Конференции Новости Журнал Конкурсы Олимпиады Форум Поиск О портале

Курилка

форумы  |  новая тема  |  начало  |  к началу  |  поиск  |  войти

назад  |  вперед

Жена моего мужа 2.

Автор: DUST (---.Moscow.dial.rol.ru) Дата:   18-04-06 21:21 ГЛАВА 14 Утром я позвонила Оксане на работу. – Извини, что так рано… – Да ты чего, – удивилась подруга, – я уже одного прооперировала, сейчас со вторым расправлюсь. Оксана – хирург и характер имеет соответственный. Детей моих лечила только она. Причем методами, которые наша медицина в те годы не поддерживала. Подруга сдергивала с детей теплые свитерочки, носочки, одеяла, открывала форточки, окна зимой и велела поменьше ныть. – Ты чего, – втолковывала она семилетнему Аркадию, – улегся в кровать с одеялом и стонешь! Подумаешь, ветрянка и температура под 40. А ну иди сюда, бери лопату и быстро снег чистить ! И, схватив пузырек с зеленкой, рисовала на теле у мальчишки усы, бороду или какие‑нибудь каракули. Больной приходил в полный улёт, и ветрянка заканчивалась, если не было осложнений. Я никогда не видела Оксану в плохом настроении, ни разу она не пожаловалась на тяготы жизни, хотя имеет для этого все основания. Одна, без всякой помощи, воспитывает двух мальчишек, к тому же в ее крохотной квартирке живут два ньюскотчтерьера, сташфшфордширский терьер Рейчел, двадцать четыре хомяка, три морские свинки, тучная и одышливая кошка Маркиза. Довершают зоопарк паук‑людоед и беговая черепаха. Оксана часто повторяет, что “выход из безвыходного положения там же, где вход”, и никогда не опускает руки. Вот и сегодня – всего полдесятого утра, а она уже точит скальпель для второй операции. – Ксюта, зачем принимают пердуксин? – Чтобы не помереть от скопившихся газов. – А если серьезно? – Серьезней некуда. Перестанешь пить и быстренько тапки отбросишь. – Значит, если человеку выписан пердуксин, он должен пить его постоянно, не прерываясь? Везде с собой носить, брать в командировку? – Конечно. Вдруг заедет в такое место, где аптеки нет. – Может больной забыть про лекарство? – Маловероятно. Скорее всего была операция на надпочечниках. Такие люди твердо знают, что не принять "пердукс" для них – полный караул. Разорвёт на части. Чай, не витамины. – Лекарство дорогое? – А что сейчас дешевое? Тоже верно, подумала я, вешая трубку, не попрощавшись. Что же так напугало Яну? Отчего она спешным образом покинула туалет через окно? Неужели опасность оказалась столь велика, что бедолага забыла не только о вещах, но даже и о необходимом ей лекарстве? Понадеялась потом купить в аптеке? И почему абсолютно спокойно, с отменным аппетитом лопала на перроне пирожки с пивом, а потом вдруг запаниковала? А может быть её разорвало на маленькие кусочки ? Ясно пока только одно – денег у Яны не было. Конечно, Круглый прав, для миллиона долларов не нужен большой чемодан, но в лифчик, 10того размера, его все же сунешь. Сумка и чемодан остались в туалете. Проводница вспомнила, что Яна ехала в купе одна, только в Фоминске, где она вышла, в этом купе появились другие пассажиры. Девушка легла на пол, накрылась полотенцем и проспала всю дорогу, Любовь Павловна еле растолкала ее на подъезде к Фоминску. Так что никому по дороге она не могла отдать баксы. Где же они? Из раздумий вывел телефонный звонок. На другом конце провода оказался злой до невозможности Александр Михайлович. – Немедленно приезжай ко мне! И ни каких вопросов, дура !!! – Что случилось? – Я же сказал – узнаешь, – пообещал приятель. Не чувствуя за собой никакой вины, я поехала к нему на работу. В небольшом кабинете между письменным столом и подоконником примостился Женька, размешивающий ложкой содержимое пластикового стакана с дешевым, вонючим супом. – Обедать собрался? – радостно спросила я. – рановато вроде. – Кажется, есть хочется, – ответил приятель. Женька – эксперт‑патологоанатом, словом, человек, копающийся в трупе, чтобы установить истинную причину смерти. Профессия наложила несмываемый отпечаток на его характер, и он во всем всегда сомневается. Спросите, какой нынче месяц на дворе? Женька сначала глянет в окно, потом на календарь, затем пролистнет газету и наконец, после долгих раздумий, колеблясь, сообщит: “Кажется, июнь, хотя точно утверждать не могу, мало данных”. Работает он с Александром Михайловичем всю жизнь и понимает начальника с полуслова. Не сразу сложились у нас дружеские отношения, зато теперь мы нежно любим друг друга. Не так давно Маруся спихнула Женьке двух недоношенных, больных терьеров – Лиззи и Карлотту. Приятель, никогда раньше не державший животных, превратился в страстного собачника. Таскает с работы свежие куски парного мяса. И собаки из больных, превратились в здоровенных людоедов. Александр Михайлович грозно глянул на меня и спросил: – Номер твоей машины 624 КЕ? – Да. – Темно‑грязный “Запор”, а на зеркальце болтается идиотский осел? – Почему идиотский? – возмутилась я. – Маня подарила ослика Иа‑Иа. – Я бы на твоем месте обиделся, – сообщил полковник, закуривая, – здесь явно просматривается намек на материнские умственные способности. – Да что случилось? – Нет, это ты мне объясни, каким образом узнала про два трупа в квартире Соколовых? Вот новость! Как же он пронюхал? – Элементарно, Ватсон, – усмехнулся Александр Михайлович, глядя на мое обескураженное лицо, – домоуправша и дворник вышли следом за тобой на улицу и засекли побег. На всякий случай запомнили номер, дальше – дело техники. Теперь, ангелок, говори всю правду, быстро и честно! И он стукнул сапогом по столу. Ага, свет в лицо, говорить только правду, чистосердечное признание облегчает вину… Только я твердо знаю: стоит раскрыть рот, как моментально запретят заниматься расследованием. И врать тоже нельзя, тут же к стенке прижмет и бить будет. Лучший способ: переплести вранье с действительностью. – Видишь ли, Максим последнее время закрутил роман с Яной Соколовой. Кажется, девушка сильно запала ему в душу, потому что попросил на свидании передать фото любовницы. Вот и поехала, но случайно обнаружила и ее, и Раду Ильиничну мертвыми. – Это не она, – буркнул Александр Михайлович, – а соседка Татьяна Гаврилина. Кстати, откуда знаешь имя тетки? – Макс сообщил, он еще сказал, что та практически не выходит из дому, потому и поехала без звонка. – Почему убежала с места происшествия? – осведомился друг, но по изменившемуся тону я сразу поняла, что он поверил сказке. – Испугалась очень, рвать стало, просто шок. Александр Михайлович принялся отчитывать меня, но тут в комнату влетел незнакомый сотрудник с перекошенным лицом, и полковник быстренько подписал пропуск. Я доехала до “Столовки”, вцепилась в “резиновый бутер” и подумала: а что, если деньги были спрятаны у Семена? Видно, Макс доверял ему, раз рассказал про миллион. Может, они вместе дела обстряпывали? Поеду в “Скандалы недели”, и попробую выяснить, кому так насолил господин Воробьев. Редакция угрюмо устроилась на первом этаже старомодного здания. Поплутав по узким, запутанным коридорам, вырулила наконец к двери с табличкой “Главный”. – Войдите! – крикнул писклявый мужской голос. Я толкнула створку двери и онемела. Все стены небольшой комнаты от потолка до пола оклеены фотографиями, но какими. Известный политик, косящий под интеллигента в третьем поколении, показывает кому‑то жопу, эстрадная певица, кумир молодежи, снята голой на помойке; священник, бьющий ногой бедную прихожанку… – Впечатляет? – ухмыльнулся мужик. – Да уж, – пробормотала я, разглядывая во все глаза редактора. На фоне скандальных снимков он выглядел просто чудесно. Волосы выкрашены в неприятный светло‑зеленый цвет, в ухе торчит сера, на неразвитом, правом бицепсе татуировка. – Ну, – ободрил меня мужик, – чо пришли? – Работала секретарем у высокопоставленного лица, но меня несправедливо уволили… – Милочка, – восхитился крашеный, – не продолжайте, дальше знаю сам: хотите отомстить. Так что у вас – письма, записи, видеоматериалы? – Два чемодана компромата, – ляпнула я невесть откуда вспомнившуюся фразу. – Чудненько, – обрадовался редактор, – вытряхивайте! – Я вообще‑то договаривалась с другим человеком, с Семеном Воробьевым, кстати, он обещал тысячу долларов. – Дорогулечка, – защебетал редактор, – зачем нам Сеня? Сейчас все без него обстряпаем и денюжки дадим, если жареным запахнет. Ну, не тушуйтесь, кошечка, вываливайте отбросы. – Нет, хочу видеть Семена, – уперлась я рогом, – только ему в руки отдам. – Ну не кривляйтесь, детка, – вздохнул зеленоволосый уродец. Я повернулась к выходу передом, а к нему задом. – Погодите, погодите, – заволновался редактор, – не хотел вас пугать. Сеня просто умер. Я изобразила ужас: – Инфаркт! – Да нет, просто жена пристрелила. – Какой кошмар! За что? Редактор включил кофеварку. – А черт ее знает, в плохом настроении была. – А может, это вовсе и не жена была, а наемный киллер, хотел Сеню убить? – Да нет, – отмахнулся “скандалист”, – менты приходили, сказали: супруга. Я Аделаиду знаю, пару раз дома у Воробьевых бывал. Такая грозная женщина, чего-то взбесилась? Хотя, если подумать, что Сенька выделывал… – Пил? – Нет, кобелировал. Ни одной юбки не пропускал, даже я и то иногда останавливаюсь, но Семен! Надоело бабе жизнь с таким коротать. Правда, последнее время малость поутих. Вроде появилась постоянная любовь, но кто – не знаю. Звонила сюда частенько – голосок детский, тоненький… – Может, не из‑за баб. – А из‑за чего? – Вон у вас сколько скандальных историй печатают, вдруг кто из героев и обозлился. Неприятно про себя всю правду увидеть! Редактор улыбнулся, беззубым ртом. – А вот тут ошибаетесь. Обывателю и впрямь кажется, что звездам кино или политикам ужасно обидно, когда их ловят на фуршете с голой задницей. На самом деле они в восторге. Как же! Опять оказались в центре внимания. Не поверите, некоторые сами приносят на себя компромат, просят напечатать и обижаются, если отказываем. За этот год помню только троих, кто искренне обозлился: генерал Калошин, актер Андрей Зибдермудов и модельер Юдашкин-какаш... Кхе, кхе... Так что давайте свое блюдо. – Надо подумать, – дала я задний ход, – вдруг доставлю своему бывшему начальнику удовольствие. – Подумайте, – милостиво согласился собеседник, – посомневайтесь, только не ходите в “Сплетник”. Там сплошные жулики сидят. И денег мы больше даем, и тираж у нас выше. – Можно поглядеть на подшивку “Скандалов”? – Конечно, топайте в двенадцатую комнату, скажите, Сергей-крашенный, велел дать. Расстелив большую картонную папку на письменном столе, я довольно быстро нашла необходимые номера. В апреле месяце увидел свет материал “Боевые синяки”. Фотокорреспондент запечатлел битого старика в мундире около небольшого столика. На столешнице грудой высились коробочки. “Генерал Калошин, торгует в Битце, своими нескончаемыми наградами” – гласил заголовок. Небольшой материал, подписанный “Прожженный сзади воробей”, рассказывал о бедственном положении пенсионера, вынужденного питаться хлебом с чёрной икрой и кефиром. Вот и пришлось старику распродавать медали. Заметка об актере театра “Рампа” Андрее Зибдермудове, появилась в апреле. Опять фотография. На этот раз двое полуголых мужчин страстно сжимают друг друга в объятиях на грязном диване. “Тайные утехи любимца сотен мужчин” – кричал журнал. “Зря миллионы зрителей вздыхают тайком при виде несравненного красавца, – злопыхательствовал все тот же Прожженный в зад воробей, – чары обольстителей не подействуют на его воображение. Ведь мужественный герой привык искать удовольствий в объятиях лучшего друга, имя которого пока, увы, для нас загадка!” В самом конце мая появился донос на Юдашкина. Как всегда, со снимками. На одном, улыбаясь, вышагивает прехорошенькая манекенщица в оригинальном, совершенно не приспособленном для повседневной носки платье. И лиф, и юбка собраны из мельчайших ремешков для собак, железо переплетается с кожей. Внизу стояло: "Модель Пако Рабанна, январь 1999 г.”. Другая фотография похожа на первую, как две капли воды, то же дурацкое платье, та же прическа у девчонки, только личико другое, российское. И подпись: “Произведение Юдашкина, апрель 1999 г.”. Несколько абзацев ехидного текста: “Прожженный туда воробей, пролетая над подиумами Парижа и Москвы, пару раз щелкнул аппаратом. В чем разница между платьями, спросите вы? Я так и не понял, но одно показал зимой всемирно известный Пако Рабанн, а другое представил начинающий Какашкин. Странно, что оригинальная идея одновременно пришла в две столь разных головы. До сих пор Юдик не отличался выдумкой. Соригинальничать ему удалось только один раз, когда он сменил свое имя Сидор Ссыкунов на псевдоним Юдашкин”. – Кто это – Прожженный в задницу воробей? – спросила я у женщины, печатавшей на компьютере. – Семен Воробьев, наш бывший главный, очень писать любил, просто как ребенок. Я вышла на улицу и влезла в “Запор”. Начну, наверное, с генерала, думается, его обида самая крутая. Никто и не подозревает, как легко узнать любой телефон – просто нужно слегка пошевелить мозгами. Подрулив к зданию Генерального штаба, вошла в бюро пропусков и устроилась в кабинке с местным телефоном. На стене, естественно, обнаружился список номеров. Найдя отдел кадров, я схватила трубку. – Алло, из второго отдела беспокоят. Выписываем тут ветеранам материальную помощь по случаю 22 июня, да потеряли координаты генерала Калошина. Девочки, разыщите побыстрей адресок, а то начальник вломит. Танечка, это ты? – Таня обедает, – ответила собеседница, – это Лена, вечно у вас шашки наголо – и в бой. – Ну, Ленусик, – заныла я, – знаешь ведь, какой у нас зверь командует. – Верка, ты, что ли? – Я. – Ладно, – смилостивилась собеседница, – погоди. Зашуршали бумаги, потом раздалось покашливание. Я молча разглядывала прикрепленную над аппаратом табличку: “Не болтай. Верка подслушивает”. Наконец из трубки донеслось: – Верк, пиши – проспект Киселева, 18. Был дан и телефон. С чувством выполненного долга я купила чекушку и принялась грызть солёный огурец. Видите, как просто? Раз есть Генштаб, значит, существует и второй отдел, да и в отделе кадров обязательно найдется Таня, и потом, Лена сразу поверила мне, потому что звонил внутренний телефон. Она и предположить не могла, что я сижу в бюро пропусков. Могла и оружие попросить выдать и выдали-бы ! Дурачьё! ГЛАВА 15 Проспект Киселева почти в центре. Генерал по телефону велел прибыть к обеду. Как раз успеваю. Восемнадцатый дом подавлял своим убожеством. Низ гигантского длинного приземистого здания облицован битыми плитами. Тут и там виднелись треснутые доски. В разные годы здесь проживал цвет нашей армии, ее генералитет. Старинный поскрипывающий лифт медленно втащил меня на третий этаж. Дверь распахнулась сразу, и генерал Калошин густым басом осведомился: – Вы журналистка? – Да, – пробормотала я, протискиваясь между генеральским весьма объемным брюхом и косяком. – Тапки надевай и шагом марш в кабинет, – скомандовал Калошин. Я покорно выполнила приказ. В комнате он посадил меня в довольно потертое черное кресло и неприветливо буркнул: – Не люблю вашего брата. – Нас возмутила публикация в “Скандалах недели”, – завела я. Старый вояка побагровел: – От сволочи, от поганцы, на дуэль бы вызвать, мерзавцев. И он стукнул коленом по письменному столу. Небольшая хрустальная вазочка, жалобно тренькнув, свалилась на пол, покатилась и выпала из окна. Генерал горестно вздохнул и опасливо поглядел на дверь. Возмездие не заставило себя ждать. – Родя, – раздался негодующий женский голос, и в кабинет вплыла полная женщина с царственной осанкой. Вошедшая была одета в красный халат, расшитый парчовыми драконами. Но домашнее одеяние смотрелось на ней как платье на свинье. – Вы что себе позволяете, Родион Михайлович? – спросила жена. -- Давай всё в окно повыбрасываем. – Ну прости, милая, – забормотал сразу ставший ниже ростом старик. Так, понятно, кто в доме маршал. – Из какого издания будете? – поинтересовалась супруга. – Газета “Промах”. Генеральша расцвела: – Вот и чудесненько, пойдемте выпьем, да и за столом потолкуем. Меня препроводили в огромную, без окон, столовую. На гигантском столе дымилось ведро, размером с хорошую бочку. Генеральша наполнила доверху глубокую тарелку, смахивающую на таз, достала половник и передала мне. – Спасибо, э… много очень! – Наталья Михайловна, – представилась супруга. – А вы, кажется, Даша? Ешьте, ешьте, а то очень худенькая, просто светитесь. Калошины принялись с невероятной скоростью работать огромными ложками, в свой борщ они положили примерно по двести пятьдесят грамм сметаны каждый. Я безнадежно пыталась вычерпать половником бездонную миску. Вообще не ем супа, а в поданной емкости запросто можно было нормы ГТО по кролю сдавать! Спасение пришло неожиданно. Извинившись, Наталья Михайловна вышла на кухню. Генерал хлопнул себя по лбу: “А водочка!” Он порысил в кабинет. Я затравленно глядела на борщ. Но тут раздался запах псины и в столовую влетел молодой питбульбуль с горящими глазами и распахнутой мордой. Схватив “тазик”, я быстренько поставила его на пол и сказала: – Извини, не знаю, как тебя зовут, но, будь другом, съешь быстренько! И схватив его за уши, опустила морду пса прямо в таз с борщом. Он стал задыхаться, из носа пошли пузыри и ему волей неволей пришлось отлакать борщ, что-бы вдохнуть кусок воздуха. Громкое чавканье послышалось незамедлительно. И минуты не прошло, как тарелочка опустела. Я вытерла салфеткой морду спасителя. Он тяжело, с жадностью стал дышать. – Скушали? – обрадовалась Наталья Михайловна, неся гигантское блюдо с жареными курами. Пит, не мог идти и упал около меня. – Билл, не мешай, – велел Родион Михайлович. – Что вы, пусть лежит, – испугалась я. На мою тарелку положили чуть ли не целого бройлера и гору картошки. Да, “Скандалы недели” явно врали – здесь не питались хлебом с чёрной икрой и кефиром, здесь такого не было. Генерал принялся выплескивать обиды, я внимательно слушала, засовывая потихоньку в огромную пасть Билла куски костлявой курятины. Я с негодяем расправился по‑военному, – сообщил старик, – без всяких там интеллигентных штучек‑дрючек. – Убили! – ахнула я. – Так это вы застрелили Сеню? – Какого Сеню? – изумился Родион Михайлович. – Кого убил? Накостылял Димке по шее, он хоть и молодой, да куда ему против меня. – Что за Дима? – удивилась в свою очередь я. Выяснилось, что не так давно генерал уволил с работы шофера, молодого парня, большого любителя выпить. Несколько раз Родион Михайлович прощал пьянчугу – уж очень искренне тот раскаивался, – но в конце концов терпение лопнуло, и Дима оказался на улице. Юноша потерял не только хорошее место с замечательной зарплатой, но и отсрочку от армии. Полный желания мстить, он взял фото генерала Калошина, на котором был запечатлен момент вручения наград отличившимся офицерам, и отволок в “Скандалы недели”. Шум поднялся страшный. Родиону Михайловичу безостановочно названивали друзья, коллеги и соседи. Все горели желанием помочь бедному старику. А институт, где он до сих пор преподавал на полставки, прислал в качестве гуманитарной помощи двадцать пачек спичек. Передачи доконали бравого вояку, и он, пылая от негодования, явился в “Скандалы”, где незамедлительно был принят Прожженным туда воробьем. Семен моментально извинился перед генералом и показал ему статью, собственноручно написанную злобным шофером. Родион Михайлович принялся было кричать, что в приличных изданиях проверяют факты, но тут появились две очаровательные девушки в мини‑юбках и вручили военному, детский фотоаппарат. Мило краснея, девушки попросили Родиона Михайловича не сердиться, дескать, с кем не бывает. Еще ему подарили книги “Колобок” и бесплатную вечную подписку на “Скандалы недели”. А Семен пообещал дать опровержение. Умасленный и задаренный Калошин вернулся домой. “Колобка” они с женой читали вслух, покатываясь со смеху. “Скандалы недели” начали приходить регулярно, и супруги даже стали получать удовольствие, просматривая всевозможные сплетни. – Врут, конечно, безбожно, – смеялся Калошин, – просто сил нет, как смешно. Но, с другой стороны, новости смотреть боюсь, а “Скандальчики” возьмешь и потешаешься, все положительные эмоции. С бывшим шофером Родион Михайлович поговорил по‑мужски. Приехал к нему домой, поставил его к стенке и поставил фингал под глазом. Я уходила из гостеприимного, хлебосольного дома, держа в руках большой пакет в промасленной бумаге. Генеральша сунула голодной “журналистке” , отварного рису, на дорожку. Сев в “Запор” и закурив сигаретку, я с чистой совестью вычеркнула генерала Калошина из списка подозреваемых. Всякие хитрости не в его духе, такой скорее всего просто возьмет лопатку и отдубасит неприятеля. Тут зазвенел мобильный. – Мусечка, – орала в трубку Маня, – бабки волнуются, просто извелись, что в "Пивнушку" опоздают. Пришлось спешно рулить в Ложкино. Из гаража доносились громкие крики. Я заглянула внутрь. У большого стола, ликуя, подпрыгивали Маруся Саша Хейфец, рядом стоял Бекас. – Муся, – завопила Маня, – глянь, что Коля сделал с Санькиным велосипедом! Саша Хейфец – любимая подруга дочери. Они ровесницы, но Санечка такая худенькая, что кажется, сейчас переломится пополам. При всей своей ангельской внешности это весьма ехидная девица с острым языком. Родители не разрешают ей ездить на мотоцикле, поэтому Сашка имеет в своем распоряжении только велосипед. И вот теперь, к этому велику, рукастый Бекас, приладил мотор от спортивного мотоцикла. – Класс, – кричали девчонки, – просто кайф! Гордый Бекас молча слушал . – Теперь быстрее Маньки полечу, – неистовствовала счастливая Саня. – А что мама скажет? – попробовала я вернуть их с небес на землю. – Ничегошеньки, – отрапортовала Сашка. – Велосипед разрешили? Разрешили. Значит, все. На этот раз мы вовремя попали в пивную, сидели по‑прежнему в том же углу, почти в том же составе. Не было только Зайки. Шестимесячные близнецы украсились потрясающими соплями, и Ольга решила остаться дома, чтобы помочь им с соплями. – Ну и не повезло же ей! – завистливо прошептала Маша и коварно предложила сладким голоском: – Заинька, ты, наверное, хочешь с Кешкой в сортир пойти! Давай я с Ванькой и Анькой посижу. – Нет, нет, – испуганно закричала Зайка, которая ненавидела пивной, грязный сортир, – к чему такие геройские поступки! Сиди, Манюня, развлекайся. Бессмертное надувание пивом, плавно двигалось к завершению. Я почти заснула, скор чившись на красном бархатном стуле. Вот так сцена была. Но не успел животастый родственник, Гремин, ответить Евгению своей известной фразой “Давно ж ты не был в баре, рожа”, как по бару поплыл густой дым, раздался ужасающий стук, и на глазах пьяной публики, Гремин провалился со стулом под пол. – Какая оригинальная концовка ! – восхитилась поддатая Римма Борисовна. – Опять ногой такт отбивал, – в сердцах вскрикнула сестра его жены. Пока бабки мужественно пытались допить до конца, я подсела к родне и спросила: – Почему он провалился? – Потому что идиот! – в сердцах вскричала старушка, принимавшая близко к сердцу неудачи. Оказалось, что Гремин, имеет привычку отбивать ногой такт песен. Все бы ничего, но под полом сидит специальный рабочий. Для него стук сверху – условный знак, что кто-то перебрал. Он означает: “Пьяный исчезает через люк, в баре дым”. Сильно не задумываясь, услыхав сигнал, машинист сцены убрал пару досок и дал дым. Поскольку подобная ситуация уже происходила несколько раз, Гремина просили не стучать ногой. Но он забывается, а рабочему все равно – слышит условный звук и распахивает люк. Дальше питиё шло без Гремина. На следующий день решила навестить актера Андрея Зибдермудова. Позвонила в театр “Рампа” и сообщила, что хочу стать уборщицей спектакля, где главную роль играет несравненный красавчик. Задыхающийся от радости администратор дал не только телефон, но и адрес. Актеры – поздние пташки, поеду прямо сейчас и найду героя‑любовника в постельке. – Ну кто там еще? – раздался из‑за двери недовольный баритон. – Уборщица, вашего нового спектакля, – игриво сообщила я. Дверь немедленно распахнулась. – Простите, – пробормотал высокий блондин, – не думал, что так сразу приедете. – Чего тянуть? – спросила я и пошла за хозяином в гостиную, обставленную не пойми чем. Стиль “деревенская, занюханная изба” – повсюду деревянные лавки и стульчики, столик, телевизор и полное отсутствие книг. Андрей уселся на весьма неудобный диван и выжидательно поглядел на меня. Безжалостный солнечный свет бил актеру прямо в лицо. Стало ясно, что ему не двадцать пять, а хорошо за сорок. Кожа на лице и шее потеряла свежесть, возле глаз и на висках виднелись “гусиные лапки”. Рот тоже начинал терять твердые, мужественные очертания. Ну еще года два‑три, и придется из героя‑любовника переквалифицироваться в благородные отцы. Хотя сделает пару подтяжек и вновь сумеет косить под мальчика. Андрюша тряхнул перхотной шевелюрой, и я приметила предательскую черноту у пробора. Так, он еще и волосы красит. А сколько перхоти на плечах ! Минут пять излагала суть дела. Представляю я, большого театрала. Могу подмести и вымыть полы, желательно из классического репертуара. Зибдермудов впал в волнение. Он принялся бегать по комнате, изредка останавливаясь и принимая по привычке картинные позы. Я решила слегка охладить пыл размечтавшегося актера. – Вот только одна закавыка… – Какая? – притормозил у окна Зибдер, картинно сдувая со лба перхоть. – Если очень много мусора, то будет дороже. – Ну? – не понял Андрюша. Он очень любит театр, и никогда не даст денег лицу неумеющему махать шваброй. – Не понимаю, – забормотал герой‑любовник. Я вздохнула и спросила в лоб: – Вы много мусорите? Зибдермудов подскочил на месте от негодования и закричал: – Да я очистил половину России! – Так‑то оно так, – продолжала я сомневаться, – но вот мой хозяин прочитал “Скандалы недели” и засомневался. -- Вроде у вас не та ориентация ? Значит и мусорить будете много. – Вот жабы гнойные, – занервничал Андрюша и, воздев руки к небу, продекламировал: – “Клевета – страшная вещь, убивает наповал, словно выстрел из пистолета”. – Интересно, из какой пьесы, данная цитата? – Вы мне не верите, что я нормальный? – почти с отчаянием вопросил актер. – Сейчас все объясню. Оказывается, кто‑то из “друзей” отправил в “Скандалы” фотографии, сделанные во время репетиции нового спектакля. Речь в пьесе на самом деле идет о гомосексуалистах, и Андрей играет в ней главную роль. Сцена, где он сжимает на диване в объятиях партнера, – финал первого акта. Актеры почти раздеты, и, если не знать, где сделаны снимки, запросто подумаешь, что на них запечатлена страстная встреча двух любовников. – Знаю, кто нагадничал – Вероника Медведева! Курица обтюханная, – злился Зибдерудов. От волнения у меня моментально загорелись уши, но я постаралась самым спокойным голосом заметить: – Ну это вы зря! Зачем бездоказательно обвинять такую красивую женщину, видела ее по телевизору – просто картинка, настоящий ангел! – Слышали бы вы, как она ругается матом, уголовнички отдыхают, – взвизгнул Андрей. – Сейчас все объясню. В новый спектакль требовалась исполнительница на главную роль. Режиссер притащил Веронику. При всей красоте актриса из нее никакая. Андрей провел несколько репетиций и твердо заявил, что играть с подобной партнершей не станет. Режиссер, хорошо понимая, что публика пойдет в театр, привлеченная именем Зибдермудова, отстранил Веронику от спектакля. Горе‑актриса решила не сдаваться. И как‑то вечером заявилась к Андрюше на дом “поговорить по душам”. Женщина просила дать ей шанс, но Зибдер не собирался участвовать в провальной постановке и проявил твердость. Тогда Ника пустила в ход последний козырь. Не успел актер ахнуть, как коротенькое обтягивающее платье свалилось с плеч девушки, и она осталась перед ним абсолютно обнаженной. Более совершенного тела Андрюша в своей жизни не видел, просто статуя Родена. Актер дрогнул, и вечерок закончился, к обоюдному удовольствию, в спальне. Утром Вероника щебетала о своем понимании роли в новом спектакле, но Андрей осадил любовницу. Он сообщил ей, что на роль уже приглашена другая актриса, а постель не повод для знакомства! Обозленная дама кинула в него сначала кофейником, потом сковородкой с омлетом, а потом швырнула в него телевизором. Ловко увернувшись от одного и от другого, мужчина силой выставил буянку на лестницу. Вероника принялась колотить в дверь ногами и ругаться на чем свет стоит. Поэтому когда в “Скандалах недели” опубликовали “утку”, он сразу понял, чьих рук дело. Полный благородного негодования, Зибдермудов поехал в редакцию. – Мои поклонницы в основном женщины, – пояснял он, – узнав, что их кумир – гомик, моментально перестанут ходить на спектакли. Успокаивал разъяренного мужика Семен Воробьев. Посетовав на нечистоплотность некоторых людей, он принялся потчевать Андрея коньяком. Потом влетели несколько женщин разного возраста. Они начали закатывать глаза от восторга, просить автограф и фото на память. Тщеславный мужчина растаял. Ему тоже подарили “Колобка” и годовую подписку. Ушел Зибдер почти довольный. История имела продолжение. Зайдя через неделю в Дом журналиста, актер обнаружил в ресторане за столиком ласково улыбающихся друг другу Семена и… Веронику. Первым желанием Андрея было надавать им пощечин и засунуть мордой в салат. Но он взял себя в руки и быстро вышел из обеденного зала. – Ну не дурак ли? Пошел жаловаться редактору, а он, оказывается, любовник этой сучки! Небось вместе и придумали гадость. Почему обязательно любовники? – спросила я. – Может, просто друзья. – Как же! – фыркнул актер. – Разве с такой нимфоманкой можно дружить? И потом, они так друг к другу прижимались, так поглядывали… Быстренько скомкав конец разговора, я выпорхнула на душную улицу и, купив в ларьке банку противно теплого пива, принялась переваривать информацию. Вероника и Семен! Может, и правда просто дружеский совместный обед? Хотя хорошо знаю этих особ. Похоже, у них действительно пылал роман. Оба неразборчивы в связях, жадны и завистливы – чудная пара. Вероника! А что я вообще о ней знаю? Есть ли у женщины родственники? Кто похоронил тело? Вдруг Веронику убили из‑за этого проклятого миллиона? Позвонив Нине Андреевне и поняв что та пьяна, я поехала домой к Сручкиным. ГЛАВА 16

Ответить на это сообщение

Re: Жена моего мужа 2.

Автор: DUST (---.moscow.dial.rol.ru) Дата:   18-04-06 21:23 Дверь открылась с одного оборота. Странно, неужели не закрыла ее как следует в прошлый раз? В квартире было тихо, только резко пахло старым тряпьём. Надо же, какой стойкий парфюм! Сколько времени, как никто не живет тут, а запах все витает и становится сильнее. Я прошла в кабинет и задумчиво посмотрела на полки. Может, начать с фотографий? Альбома оказалось всего два. Один запечатлел Сручкиных на отдыхе, в другом отыскалось несколько свадебных фотографий. Нет, все‑таки она была уникальной красавицей, одни волосы чего стоили – густая копна русых вьющихся прядей. Зачем только остриглась и выкрасилась? Сунув один из снимков в сумку, я принялась перебирать разнообразные документы. Из интересных – только свидетельство о браке. Пойду в спальню, вдруг там найду что‑нибудь. Вдруг в коридоре послышался легкий шлепок. – Кто там? – закричала я, подпрыгивая от страха. Раздался стук закрывающейся двери. Я выскочила в холл, потом на лестничную клетку. Мерно жужжа, лифт ехал вниз. Я опрометью бросилась по лестнице, но опоздала. На первом этаже пустая кабина, на улице никого. Только очумелая от жары кошка валяется на лавочке. Полная нехороших мыслей, побрела назад. В холле на полу валялась картинка в деревянной раме с изображением Трафальгарской площади. Сувенир привез из Тулы много лет тому назад отец Макса. Висела акварелька страшно неудачно – у самой входной двери. Открывая и закрывая дверь, я частенько роняла ее на пол. Но Нина Андреевна не собиралась перевешивать “живопись”. – Папаня сам поместил ее сюда, – мотивировала она свой отказ. Я водрузила сувенир на место. Интересное дело, кто же это убежал из квартиры? Может, забыла закрыть дверь, и мелкий домушник зашел в холл, уронил картиночку, услышал мой голос… Я побрела в спальню и распахнула гигантский платяной шкаф. На плечиках аккуратно висело безумное количество ношенных платьев, блузок и брюк. Три шубы были все в дырках, от моли в бумажных пакетах. В комоде много старого белья, на трюмо – горы высохшой косметики и разнообразные флаконы дешёвых духов. Я продолжала рыться в чужих вещах. Удивляло полное отсутствие драгоценностей. У такой дамы, как Вероника, их должно быть видимо‑невидимо. Но нигде не нашлось даже самого простенького колечка. И полное отсутствие всяких бумаг: ни писем, ни квитанций, ни дневников, даже туалетной бумаги нет. Эта мрачная комната казалась гостиничным номером, откуда спешно съехали постояльцы, забыв в шкафу носильные вещи. Ничто не напоминало о хозяйке. Походив еще для порядка по комнатам, я решила побеседовать с Юдашкиным. Дом моделей, где создавал свои бессмертные творения модельер, устроился в бывшей псих- лечебнице. На первом этаже магазин эксклюзивных авторских вещей. Я вошла внутрь и принялась ворошить вешалки. Миленькие вещицы! В особенности вот это коротенькое зеленое платьице с красными рюшами и черными пуговицами. Я бы порекомендовала его дамам, чьи мужья страдают от тучности. Наденешь дома такой прикид, и у супруга от ужаса аппетит пропадет. Но, поглядев внимательно на ценник, сообразила, что несчастный мужик лишится еще и сна. Жуткая шмотка стоила ровнехонько две тысячи баксов. Я в задумчивости разглядывала костюмы, когда ко мне подошла худая высокая девушка с каким‑то дерганым, нервным лицом. У бедолаги был тик. Левая щека вдруг начинала мелко подергиваться, искажая правильные черты. – Что‑нибудь выбрали? – с профессиональной учтивостью осведомилась подошедшая. Я вздохнула: – Вещи точно эксклюзивные? – Малые партии, – пояснила продавщица, – всего пять‑шесть тысячь экземпляров. – Ну, – недовольно протянула я, – это никак не подходит, купишь, а потом еще с кем‑нибудь столкнешься. У вас что, нет авторских работ? – Вы имеете в виду единичные варианты? Они на втором этаже, но подобные вещи дороже. Я царственно махнула рукой: – Проводите! В большом зале с зарешоченными окнами горел противный желтоватый свет. Хитро придумано – при таком освещении даже Мафусаил станет похож на милого юношу. По периметру стояли жуткие черные манекены с голубыми волосами и лампочками вместо глаз, этакие чернокожие Мальвины. Платья, костюмы и что‑то напоминающее мешки для сахара… К одному из таких мешков меня и подвела продавщица. – Вот, – ткнула девушка рукой в мешок, – абсолютно эксклюзивная вещь, авторский вариант. Я повертела ценник: "Модельер Галина Берестова, вечернее платье “Одевание”. Цена 120 тысяч”. Недовольно отодвинув предложенное, я капризно протянула: – Какая‑то Берестова! Хочу работу Какашки... нет Юдашкина! Девушка вздохнула: – Вещи, сделанные господином Юдиком, уникальны, просто произведения искусства. Носить их в обыденной жизни не рекомендуется, да и цена окажется вам не по карману. Подберите что‑нибудь на первом этаже, – и она с презрением уставилась на мой сарафанчик от "Пролетарки", простенький и неприметный. Нахалку следовало поставить на место. – Детка, – снисходительно прогундосила я, доставая из сумочки дамский пистолетик, – моих средств хватит не только на то, чтобы купить эти чехлы для артиллерийских орудий, но и все ваше здание с прилегающей территорией. Поэтому возьмите свои безупречные ноги в ловкие руки и быстренько сообщите господину Юдашкину, о приходе крайне выгодной клиентки. Дернув щекой, девчонка убежала. Я достала “Приму” и, сев в кресло, сладко затянулась, стряхивая пепел на какую-то эксклюзивную одежонку. В конце концов, я новая русская, или кто? Што-б им всем... Пяти минут не прошло, как из‑за белой, больничной двери выскочил человечек. Примерно метр шестьдесят от пола. Но недостаток роста усугубляла длина волос. На голове у коротышки красовалась спадающая грива буйных крашеных кудрей, почти до пола. Он иногда на них наступал. Разглядев поближе я поняла, что это был парик. Довольно полный животик нависал над белыми “ливайсами”, верхняя часть тела была упакована в глянцевую кофту без признаков рукавов. Изо рта торчали иголки с нитками. На шее болтался метр. – Вы хотели меня видеть? – осведомился мужичонка писклявым голосом. Ей‑богу, фамилия Ссыкунов подходила ему куда больше. – Если вижу перед собой господина Юдашкина, то да. А что, здесь всегда так хамски встречают клиентов? У вас их, как мне кажется, не много, следует беречь каждого! – Что имеете в виду? – изумился Епифан. – Когда прихожу в Дом “Шанель”, угощают кофе и манекенщицы демонстрируют наряды, у Пако Рабанна всегда приносят пирожные, а у вас за десять минут три раза намекнули, что вещи слишком дорогие и одеваться лучше на вьетнамском рынке. Модельер просто почернел от злости. – Уйди с глаз долой, убожище, – прошипел он сквозь зубы перекошенной, дёрганной девице. – Руки не доходят уволить, из жалости держу дуру, больная она. Пойдемте, пойдемте. И он повлек меня в кабинет. Впрочем, внутри помещение больше походило на спальню для больных. Кругом белый кафель, кровати и стулья тоже белые. Тут же появилась бутылка и закуска. Милостиво отщипнув кусок клеклого теста, я сообщила: – Видела в газете платье из ремешков для собак! Хочу такое. Епифан развел руками: – Увы, продано. Но много других моделей. И он начал показывать нитки и иголки, уводя тему в сторону. Я в Париже, часто хожу на дефиле. Стала врать я. Мне нравится яркое, праздничное зрелище, мишура почти театральных костюмов, невероятные прически и макияж. И на фото, которые демонстрировал Епифан, сразу увидела много знакомого. Вот это платьице, связанное под рыболовную сеть, показывал Пако Рабанн, а костюмчик из блестящей “железной” тка ни – Гуччи. – Сделайте второе платье из ремешков, – потребовала я. – Невозможно, – сообщил Епифан. – А вот “Скандалы недели” уверяли, что вы просто сдираете фасоны у других модельеров, – решила я вызвать Какашкина на скандал. И весьма преуспела. Епифан так и подскочил: – Клевета, полнейшая клевета! – Там и фото дали, действительно очень похоже на вещь Пако Рабанна. – Ничего общего, – кипятился модельер. – У меня светлая кожа с железом, у него – черные лакированные и матовые ремешки. И потом, мое платьице создавалось не для показа. Сделал на заказ для одной эстрадной певицы. Если бы не Вероника, никто не стал бы раздувать из этой истории скандал. – Какая Вероника? Епифан вздохнул. – Вокруг меня – одни предатели: закройщицы, портнихи, пуговичницы, художницы… Просто мрак. Постоянно происходят ссоры. Кто‑то кому‑то не то сказал, косо глянул – и готово, поехали. Но круче всех манекенщицы. Это, я вам скажу, просто как с хищниками работать. Чуть вожжи ослабил, и драка. Мужиков делят, за заграничные поездки цапаются, жалуются, пишут доносы. В грим клей наливают, в туфли бритвы подкладывают. И ведь вот парадокс – чем красивей баба, тем стервозней. Каждое дефиле заканчивается демонстрацией свадебного платья. Ну традиция такая. Выходить в костюме невесты крайне престижно. От воспоминаний Епифан раскраснелся. Оказывается, он хорошо знал Веронику еще с тех времен, когда та пробовала стать манекенщицей. Это потом, выйдя замуж за Сруча, женщина принялась делать артистическую карьеру. Весной Вероника явилась к Епифану с предложением. Хотела выступить на традиционном показе “Лето” и торжественно выйти в платье невесты. Дела на артистическом поприще шли плоховато, и женщина решила привлечь к себе внимание таким образом. Но Какашкин не собирался идти на поводу у старой приятельницы. Платье невесты сшили для юной красавицы Кати Рябченко. И вообще одеяние новобрачной должна демонстрировать манекенщица с наивным выражением лица, а не циничная, полнеющая стерва. Ника выслушала Епифана молча и ушла. А через несколько дней вышла статья. – Но получилось наоборот, – ликовал Какашкин, – народ поглядел на “Скандалы недели” и ломанулся ко мне на показ по‑черному. Так что спасибо Веронике. Знать бы, что так хорошо получится, сам бы историю раздул. А Гюльнару увольнять не стал. – Кто такая Гюльнара? – “Вешалка”, Никина подружка лучшая, вместе у меня начинали. Потом Медведева на конкурсе победила и в театр подалась, а Гюльнара до сих пор бегает по “языку”. Это она “ремешковое” платье сфотографировала, больше некому. Еще минут стодвадцать мы обсуждали абсолютно ненужное вечернее платье, и наконец я выпорхнула наружу, купив жуткую фиолетовую кофту, всю усеянную стразами, фальшивым жемчугом и бисером. Картошку дома хранить буду, подумала я. В сумочке лежал и адресочек вредной Гюльнары. Поглядев на часы, решила ехать домой. Времени – семь. Скорее всего манекенщица умоталась на какую‑нибудь тусовку. Девиц подобного сорта лучше всего отлавливать утром, когда они отсыпаются. К тому же смертельно хочу есть, пить и курить. Но “Прима” закончились, а в киосках их нет. Небо нахмурилось, кругом потемнело, и не успела я добраться до Ложкина, как с небес обрушился просто библейский ливень. Крупные капли боль‑ но барабанили по спине, пока я бежала из гаража в дом. В холле около детской коляски стояли в задумчивости, пьяные, Маня и Бекас. – В чем проблема? – спросила я. – Да вот хотим моторчик приладить, – медленно пробормотал Бекас, – представляете, как здорово, надо только докумекать, как лучше сделать. Хочется, чтобы управлялась пультом… -- Да, да, забормотала Маня, посуду сдавать не надо самой носить, нажал на кнопочку она сама и поехала. Я вздрогнула, представив, как коляска с бутылками на бешеной скорости несется в магазин, а за ней, размахивая пультом и задыхаясь, бежит старенькая няня Серафима Ивановна. – Никаких колясок с мотором, – сказала я твердо, отгоняя свое видение. – Ладно, – покладисто согласились “Кулибины” и побрели в дом. Я пошла за ними. Вроде бы Кешка купил недавно новые детективчики, выберу какой поинтереснее. Машка с Бекасом включили шансон, в углу тихо бормотал свои дурацкие новости телевизор. – Давай, давай, – подбадривала Маня Бекаса, – научишься быстро, вот так плясать. И она стала вытанцовывать. Ну‑ка, пляшешь как – корова. Бекас пощелкал мафоном. – Нет, – заорала Машка, – ну куда ты пальцем тычешь, оставь мне эту песню. Бекас стал вихлять в такт жопой. – Разве не правильно? – удивился Бекас. – Ты что, с дуба упал? – возмутилась дочь. Или с роду не танцевал? Повисло молчание, потом парень пробормотал: – У меня всего три класса бальной школы. – Как это? – ахнула Маня. – Тебе родители учиться танцевать запретили? Юноша опять помолчал, потом сказал: – Папаню и не помню, никогда не видел, а мамка вечно пьяная ходила. Нас детей у ней пять штук погодков, всем жрать подавай. А маманя только о бутылке и думала. Купит нам батон – хавайте, детки дорогие. Я вот только до третьего класса и доучился. Сил не было танцевать. Надо было братьев да сестру кормить. Старший я. Сначала машины воровал, потом ребята к делу пристроили. – К какому? – сурово поинтересовалась Манюня. – В гараж. По первости тачки разбирал, затем опять угонять начал. Потом посадили. Но тут, спасибо, ребята быстро вытащили. – А теперь чем занимаешься? – продолжала допрашивать Маня. Меня поразило, что Бекас покорно отвечает на ее наглые вопросы. – Сейчас шофером работаю у хозяина, – пояснил парень, – хорошо зарабатываю, квартира собственная, и машину купил. – А братья твои где? – Когда маманя спилася, всех по детдомам распихали. Сестру и двоих самых маленьких усыновили, Петьку убили в драке, а Лешка в ансамбле пляшет. “Ритмы змеи” называется. – Вот что, Николай, – сообщила Маня, – конечно, детство тебе суровое досталось, но плясать в восемнадцать лет как “карова” просто стыдно. Завтра же начнем заниматься. Русский, математика, история, литература, можно еще французский. Танцы, быстро освоишь. Мы за лето много успеем. – Да я, наверное, не смогу, все забыл, – завел Бекас. – Вспомнишь, – не поддалась Маня. И они опять защелкали пятками об пол. Я тихонько шелестела страницами, выбирая чтиво. Жалко Бекаса, надо же, как не повезло парню. А ведь талантливый механик, просто самородок. Телевизор бормотал чушь, я схватила пульт, чтобы выключить аппарат, но тут на экране появилось хорошо знакомое лицо. “Ушла из дома и не вернулась, – бесстрастно читал за кадром диктор, – Евгения, на вид двадцать лет, волосы светлые, коротко стриженные, глаза карие, телосложение хрупкое. Была одета в белую футболку и желтые брюки, на ногах матерчатые туфли китайского производства, на колене большое, с футбольный мяч, родимое пятно. Видевших Евгению или знающих о ее местонахождении просят позвонить по 02”. Пару минут весело улыбающаяся Женечка глядела на меня с экрана, потом картинка сменилась. Я вылетела из кабинета и понеслась к телефону. У Поляковых трубку сняла пожилая женщина. – Простите, сейчас по телевизору показывали… – Вы знаете, где она? – быстро спросила тетка. – Умоляю, скажите, мы заплатим. – Нет, к сожалению, не в курсе, я ее преподаватель из университета. Как она исчезла? Оказывается, в тот день, когда я была у Жени, она собиралась вечером приехать к родителям на дачу. Те прождали дочку почти до полуночи и подумали, что девочка осталась в городе. Но когда отец с матерью через два дня приехали в Москву, девушки не оказалось дома. Соседка, гулявшая во дворе с собакой, сказала, что видела Женю в пятницу. Та крикнула ей: “Здрасьте, тетя Лена, на дачу еду, к маме!” Было примерно пять часов вечера. Больше студентку никто не видел. Я села на диван и схватилась за голову. Ну как же так! Куда могла подеваться Женечка? ГЛАВА 17 К завтраку я спустилась, когда все разбрелись по своим делам. Гера, как всегда, на поиски невесты, Римма Борисовна – в винную галерею. Нина Андреевна возилась в ванной, с брагой, на первом этаже. Старушка поила Барни. Я заглянула к ним. Оба получали колоссальное удовольствие. Пит обожает брагу. Он сидел в ванне, без воды и блаженное выражение не сходило с треугольной морды. Нинка толкала его щеточкой и ворковала: – Дай хвостик, вот умница. И пыталась помыть его зад. Заметив меня, она повернула в мою сторону качающуюся голову и сказала: – Нельзя кормить его жирной пищей. Он опять плохо покакал, очень жидко и вонюче. – Ну кто бы мог подумать, что ей так по сердцу придется Барни! Не маленький Хучик, не очаровательная Жюли, не умильная пуделиха, а громадный, здоровенный питбуль. Вот и разберись в этих старухах. – А еще, – продолжала жаловаться Нина Андреевна, – он, бедняга, вчера так перебрал, просто падал… Барни устал? Что‑то новенькое. Да эта собака может пробежать от Москвы до Петербурга и не заметить! – У Кеши испортилась сигнализация в “ВАЗе”, – кляузничала старуха, – и тот посадил Барнюшу в машину. Целый день таскал ребенка по солнцепеку, чуть до обморока не довел. Ну не глупо ли? По‑моему, наоборот, крайне мудрое решение. Интересно, найдется ли хоть один угонщик, который рискнет влезть в машину, на заднем сиденье которой вольготно раскинулся клыкастый питбуль? У Барни же на лбу не написано, что он за калорийную булочку мать продаст. С виду грозный и злобный пес. А изо рта, такие слюни текут, аж жуть... Окатив любимца последний раз из шлангового душа, Нинка вытерла собаку моим махровыми полотенцами и приказала: – Теперь иди и сохни, только не во дворе, а то там ветерок, простудишься. Обожающий валяться в первых мартовских лужах Барни весело потрусил в гостиную. Я подождала, пока бабка выпьет браги, и спросила: – Нина Андреевна, кто родители Вероники? – Она не очень‑то откровенничала, – поджала губы старуха. – Но Макс рассказал эту трагическую историю. -- Пошли отсюда, бражка темноту любит, - сказала Нинка. Мы побрели в гостиную. – Почему трагическую? – Просто иллюстрация к тому, как можно излишним вниманием испортить ребенка, – вздохнула она. – Ты же знаешь мое отношение к Максовым женам. Всегда во всем была на их стороне, не замечала недостатков, никого не осуждала. Но Ника – это просто исчадие ада. Ее родители – маньяки Медведевы. – Как! Те самые? Нинка кивнула. Году примерно в семидесятом, под прилавками книжных магазинов, появилась книга, написанная Анной и Михаилом Медведевыми. Молодые маньяки, родители не то семи, не то восьми детей, рассказывали, как следует правильно разделывать молодое поколение. В качестве образца предлагалась жизнь их собственной семьи. Маленьких детей будили в четыре утра. Их обливали ледяной водой из ведра на улице в любую погоду. Потом около часа с ними занимались воспитанием. Время до обеда отдавалось мучению. Все дети Медведевых шли в школу, не умея писать, считать и обладали такими знаниями, что сразу оставались на второй год. От 13 до 20 часов маленькие Медведевы играли на музыкальных инструментах, развлекая своих родителей, писали маслом и мастерили подделки известных картин. Родители не отставали от несчастных деток ни на минуту. Даже перед сном им читали ужасы: Донцову, и т.д. Летом прибавлялась непомерная трудотерапия. На дачном участке выращивали травку. Ребята сажали ростки, потом поливали их, окучивали и пропалывали. И всегда , распевая песни, что-б родителям не было скучно. К Медведевым зачастили милиционеры. Маленькие дети, цитирующие слова блатных песен на английском языке и умеющие выращивать травку, вызывали здоровое чувство зависти, и тысячи родителей принялись перенимать опыт. Робкие голоса сомневающихся давили на корню. На их зарплату трудно прокормить такую ораву. Но родители Медведевы вообще ушли с работы. Они поставили перед собой благородную цель – воспитать уникальных отпрысков. Но хотели как лучше; а вышло как всегда: В семье новаторов царил настоящий военный порядок. Весь год дети ходили полуголыми, младшие донашивали за старшими, но и у тех не было необходимой одежды. Пара брюк и рубашка у мальчиков, одно, весьма непрезентабельное платьице у девочек. Ели впроголодь. Учение Бегга тогда не было массово известно в России, но Медведевы вовсю кричали о пользе лечебного голодания, заставляя ребят по средам, четвергам и субботам не есть вообще. Гром грянул, когда старший, Митя, втихаря обкурился травки. Парнишка просто не выдержал напряжения и попал с сильнейшим стрессом в психиатрическую больницу. Следующий за ним брат, Костя, от волнения, рассказал пришедшим в дом журналистам, всё о их плантации травы. В полном ужасе репортеры выслушали страстный детский рассказ о голодных годах, песнях, наркотиках и проклятия в адрес родителей, постоянно мучивших сыновей и дочерей голодом и не детскими играми. Приглашенные врачи обнаружили у малышей гастрит, хроническое воспаление легких, испорченные зубы, наркотическую зависимость и стойкую ненависть не только к отцу с матерью, но и друг к другу. Разразился жуткий скандал. Целый месяц газеты вели дискуссию, можно ли разрешить родителям так издеваться над детьми. Вспомнили, что у Михаила Медведева был второй брак. А первый распался как раз из‑за педагогических новаций. Более того, два сына от первой, жены совершенно не общались с отцом. Они хотели его убить. В судебном порядке Медведевым приказали немедленно прекратить эксперименты. Власти города выделили материальную помощь и одели детей. Но семья к тому времени практически распалась. Митя так и не вышел из психушки, он постоянно голосит матерные песни и требует травы. Костю мотали по всем больницам и он потерялся из виду. Третьей была Вероника. Девушке посчастливилось родиться удиви тельной красавицей, а годы жизни впроголодь сделали ее лицо прозрачно‑светящимся, как на картинах мастеров времен Возрождения. Но мало кто знал, какие демоны скрывались за ангельским фасадом. Семья Медведевых к тому времени перебралась в Подмосковье. Родители полагали, что на подмосковной земле, сумеют лучше прорастить травку. Чтобы не уезжать из Москвы, Ника пошла учиться в ПТУ на штукатура. Профессию выбирала по принципу: куда легче поступить и где дадут общежитие. Судьба иногда выбрасывает из рукава козырную карту. Как‑то раз девушке на глаза попалось объявление о наборе манекенщиц. Вероника, преодолевая робость, все же решилась прийти в агентство. взяли ее сразу, и через три месяца девочка уже демонстрировала платья. Больше всего на свете Ника хотела иметь большие деньги. Голодное, нищее детство породило в ней патологическое корыстолюбие. Жадность Вероники была практически беспредельной. Она хотела иметь все сразу: квартиру, машину, одежду, драгоценности и… деньги, деньги, деньги. Тогда в Москве только‑только начали устраивать конкурсы красоты. Давали и призы. Жажда легкой наживы привела Нику на состязание. Одна из конкуренток показала ей безупречно одетого мужика с интеллигентным лицом. – Главный спонсор, – шепнула коллега Вике, – ужасно богатый коммерсант Сручкин. Девушка призадумалась, перед ней замаячил призрак безбедной, сказочной жизни. Сказано – сделано, и Вероника принялась “окучивать” Макса. Охота завершилась удачно. Уже весной Ника надела дорогое обручальное кольцо. Ни родители, ни братья с сестрами не были приглашены на шикарную свадьбу в ресторан “Прага”. Вероника просто вычеркнула родственников из жизни. Да и они, кстати, тоже совершенно не интересовались ее судьбой. Став Сручкиной, женщина кинулась в омут безграничных трат. – Просто оргия какая‑то, – жаловалась Нинка, – каждый день покупала новое платье, кольца могла в три ряда надевать… – Значит, у нее было много драгоценностей? спросила я. – Горы, – сообщила старуха, – цепочки, кулоны, браслеты, серьги… Я даже один раз сделала ей замечание: “Ну куда столько!” Ты же Сруча разоришь ! – Где она их хранила? – В спальне, наверное, где же еще! Я закурила сигарету. Интересно, куда все подевалось? Может, в доме побывал грабитель, знавший о пристрастии хозяйки к “брюликам”? Погода резко ухудшилась. Со второго этажа несся недовольный крик близнецов. Я поднялась наверх и заглянула в детскую. Красный от злости Ванька стучал ножками и орал во все горло. Анька преспокойненько пускала пузыри. – Что это он так? – спросила я у Серафимы Ивановны. – Злится, – ответила няня, – рассадила их по разным кроваткам, а Ванюша желает спать только около сестры, вот и закатывает концерт. С затянутого серыми тучами неба посыпался мелкий, противный дождик, стало заметно прохладней. Ехать до квартиры Гюльнары пришлось довольно долго. Девчонка жила в Северном Бутове. Между высокими блочными башнями примостились нелепые, словно недостроенные трехэтажные домики. В одном из них и обреталась лучшая подруга Вероники. Гюльнара спала в дрызг пьяная, когда я позвонила в дверь. Лицо девушки чуть‑чуть припухло, длинные блестящие волосы цвета антрацита спутанной гривой спускались на плечи. – Вам чего? – пробормотала девица, зевая и обдавая меня перегаром. – Майор Васильева из отдела по борьбе с бандитизмом. Манекенщица ойкнула и немедленно проснулась. – Что случилось? – забормотала она торопливо. – Ничего не знаю, все утро проспала. А вчера пьяная была. – В комнату пойдем или здесь разговаривать станем? – грозно осведомилась я. Гюльнара покачнулась и мы вдвинулись в довольно большую гостиную, забитую мебелью. На столе красовались остатки вчерашнего пиршества: пустая бутылка из‑под водки, несколько грязных салатниц и Пепельница, полная окурков. Я поморщилась – как многие курильщики, не переношу вида и запаха бычков. Гюльнара увидела гримасу и распахнула балконную дверь. Голуби, сидевшие на балконе, от запахана, попадали вниз. Свежий воздух с запахом дождя ворвался в комнату. – Вы знакомы с Вероникой Медведевой? – Да, а что случилось? – удивилась девушка. – Разве не знаете? – настал мой черед удивляться. – Она убита. Гюльнара издала странный клокочущий звук и села в кресло. В ее лице не было ничего восточного, только высокие скулы да иссиня‑черные волосы. Она дрожащей рукой потянулась за недопитым стаканом и не закусывая опрокинула его. – Как убита? – пролепетала манекенщица и схватилась за пачку «Лир». – Выстрелом в голову, – пояснила я, – теперь идет следствие, и вам придется ответить на ряд вопросов. – Пойдемте пива выпьем, – слабым голосом пролепетала Гюльнара, и мы перебрались на кухню. “Вешалка” достала бутылки и принялась рассказывать историю своего знакомства с Вероникой. Вместе пришли в агентство, вместе и начали работать. Девчонкам до зарезу были нужны деньги, поэтому не отказывались ни от какого заработка. Пытались найти богатых любовников, но все как‑то не везло. Гюльнара иногда подрабатывала стриптизом, но Веронике медведь наступил на ухо, и двигаться под музыку она не могла. Однажды Гюльнара работала в ресторане “Две тёлки”. Так, ничего особенного. Юдашкин, показывал там часть своей уродской коллекции. Удобного места для переодевания в кабаке Не оказалось, и девчонки меняли наряды в какой‑то тесной каморке. Не успела Гуля стащить вечернее платье, как дверка распахнулась и вошел мужик лет тридцати. Голые манекенщицы завизжали, думая, что к ним хочет пристать кто‑то из посетителей ресторана. Но Вероника разом пресекла‑крик. “Это ко мне”, – сказала она и выскользнула с мужиком за дверь. После работы Ника подошла к Гюльнаре и сказала, что приходил ее брат Антон. Парень учится во ВГИКе и работает над дипломной картиной. Для съемок ему нужна молодая стройная черноволосая девушка. Съемочные дни хорошо оплачивают, не желает ли Гюльнара попробовать? Гуля тут же согласилась. Как многим девушкам, ей хотелось стать кинозвездой. Работал Антон почему‑то не на “Мосфильме”, а дома. Пришедшей к нему Гюльнаре он дал почитать “сценарий”. Две мятые тетрадные странички, исписанные от руки неразборчивым почерком. Гуле предлагалось сыграть роль молодой и невинной графини, которую насилует жених, а потом и все остальные гости. Действие разворачивалось в спальне на большой кровати. В образе соблазнителя выступал огромный парень с туповатым лицом. Когда он начал раздеваться, Гуле стало плохо: во‑первых, до дурочки дошло, что Антон снимает порнографию, а во‑вторых, партнер обладал просто чудовищными по размеру гениталиями. Гуля решила отказаться, но она уже лежала на кровати. Антон сделал знак, и великан‑дебил кинулся на девушку. Гюльнара сопротивлялась, мужик сопел, камера стрекотала, режиссер удовлетворенно покряхтывал. Через полчаса все закончилось. Вручив зареванной манекенщице конверт с деньгами, Антон выпроводил “актрису”. Обозленная Гуля бросилась к Веронике, но та восприняла информацию совершенно спокойно. – Подумаешь, – заявила она подруге, – в конверт загляни, там целых сто баксов. Эка невидаль, с мужиком потрахалась. В первый раз, что ли? Когда ты еще за полчаса столько зарабатывала, ты что, Шарон Стоун? Да не волнуйся, киношку на заказ снимали, ее только владелец и увидит. Хороший, непыльный заработок, все лучше, чем голыми грудями перед мужичьем трясти. Но Гюльнара была иного мнения. – Что ж сама порнухой не зарабатываешь, а меня подсовываешь? – накинулась она на Нику. Та усмехнулась: – Видишь ли, Антон – мой брат, вот и вбил себе в голову, что не станет меня снимать, а так бы я с радостью – такой заработок! Но Гуля решила больше не связываться с порнобизнесом и свела отношения с Никой до минимума. – О покойных плохо не говорят, – вздыхала манекенщица, – но Ника, право слово, ненормальная. Выскочила замуж за старика Сруча и давай деньгами направо и налево сорить. Мы иногда сталкивались на тусовках, так она обязательно хвасталась то драгоценностями, то шубами… Недавно Вероника неожиданно приехала к Гуле в гости и принялась жаловаться на тяжелую долю. Ролей ей не предлагали, а муж нашел другую, бросил и её и Нинку и завел роман с молоденькой студенткой. Денег жене на всевозможные прихоти он не дает, ограничил траты сущими копейками. В месяц Нике теперь полагалось иметь всего какие‑то жалкие двести тысячи баксов. Вероника попробовала взбунтоваться, но муж показал когти. – Вот что, дорогая, – процедил он сквозь зубы, – мне дешевле тебя убить и подушечками обложить, чем содержать. Вероника не растерялась и сообщила муженьку, что никогда не даст ему развода. Судебное заседание можно затягивать до бесконечности – не являться по повесткам, демонстрируя справки от врача. Потом объявить себя беременной… Макс, по ее словам, посинел от злобы и коротко бросил: – Будешь мешать, правда убью. Скотина неблагодарная ! – А теперь он почему‑то перестал требовать развод, – испуганно жаловалась Ника бывшей подруге, – может, на самом деле решил придушить? Ты имей в виду, если со мной что, значит, Максим – заказчик. Гюльнара выкинула из головы бредни, но сейчас, увидав меня и узнав об убийстве Ники, немедленно припомнила, как та была напугана. – Не волнуйтесь, – успокоила я “вешалку”, – Сруч уже арестован, хотя вдруг он не виноват? Господин Какашкин страшно зол на Медведеву за публикацию в “Скандалах недели”. Гуля тихонечко хихикнула: – Вот тут Ника ни при чем, это Лена Зайцева постаралась за то, что Ссыкунов ее в Париж не взял. Только не рассказывайте никому, Нике уже все равно, а Ленку Епифан со свету сживет. Она хорошая девчонка, только глупая. Посудачив еще немного о совершенно незнакомых мне людях, я покинула квартирку Гюльнары. Девушка хорошо помнила адрес, где жил брат Ники. И я, еле заведя Запор, покатила на Мясницкую улицу. Старый дом, постройки, наверное, 30‑х годов, выглядел очень внушительно. Пол в холле покрывали стершиеся мраморные плиты, перила гигантской лестницы – просто произведение литейного искусства. Квартира восемь встретила меня гигантской железной дверью. Из забронированных глубин донесся мужской голос: – Вам кого ещё? – Антона. – Здесь такой не живет. – Простите, куда он уехал? – Понятия не имею, – рявкнул парень, – вали отсюда, пока милицию не позвал. Я спустилась вниз, купила пакетик чипсов и принялась меланхолично жевать хрустящие соленые кусочки. Так где же искать этого братца? Может, родители знают? Домой я добралась к пяти. Поддатая Римма Борисовна кинулась ко мне со всех ног: – Дашутка, собирайся, идем в Пивбар. Я сама купила билеты. Старухам безумно хотелось зрелищ и пойла, но гадкие дети разбежались кто куда. Ольга “прикрылась” сопливыми близнецами, у Аркадия спешно обнаружились дела в консультации. Даже Маня сбежала, крикнув на ходу, что они с Сашкой приглашены на шашлыки. Гера отправился на свидание с очередной невестой. Бабки уже давно с тоской поглядывали на часы, надеясь, что я приеду пораньше и отвезу их в Пивную. В первую минуту хотела быстренько что‑нибудь придумать и отказаться. Но поглядела в умоляюще-косые глаза и покорно побрела переодеваться. Ну не могу же я отнять у ребенка конфету! Падая от нетерпения, Римма Борисовна ввалилась ко мне в спальню. Я принялась рыться в шкафу. – Какая красота! – воскликнула бабка. Я оглянулась. Старуха держала на вытянутых руках фиолетовую кофту, сверкающую фальшивыми драгоценностями, – бессмертное творение Какаш.. ой, Юдашкина. – Вам нравится? Римма Борисовна, обладавшая вкусом сороки, молча кивнула. – Купила вам в подарок. – Ой, Дашенька, – вскричала Римма Борисовна, – пойду надену эту прелесть. Абсолютно счастливая, она выскочила за дверь. До пивнушки добрались без происшествий. Пока старухи усаживались, старательно уступая друг другу место, я принялась читать меню. Сосиски, вобла, сухарики, огурцы. Да ладно, какая разница. Оркестр гремел, старухи пили разбавленное пиво и в восторге закатывали глаза. Я расслабилась и попробовала получить удовольствие. Наивная Римма Борисовна решила, что в первом ряду самые лучшие стулья, и вот теперь можно вблизи наблюдать краснеющие лица музыкантов на закуренной сцене. Запели “Мурку”. В музыкальную ткань этого произведения, были вплетены звуки охоты – звучит рожок и выстрел из стартового пистолета. Не успел барабанщик пальнуть в воздух, как на соседних с нами столах, произошло странное оживление. Два крепких молодых парня с широкими плечами и тяжелыми затылками выхватили из кресла довольно полного господина в шикарном вечернем костюме и с размаху заехав ему по роже, повалили на пол. Я с изумлением наблюдала, как они швырнули мужчину на пол. Один из парней моментально лег на него сверху, другой выдернул откуда‑то из‑под пиджака огромный револьвер и принялся палить в оркестр. Несчастные музыканты побросали скрипки, барабаны, гитары и залегли под колонки. Дирижер рухнул как подкошенный. Из‑за дверей помчались в зал накачанные парни, завязалась драка. Но довольно скоро недоразумение выяснилось. Оказалось, что пивную почтил своим вниманием один из авторитетов. Его бдительная охрана, мало сведущая в музыкальном искусстве, в темноте, сочла выстрел из стартового пистолета за нападение на своего хозяина и спешно приняла адекватные меры. Но в потьмах не разглядели где Босс, а где остальные. С извинениями братки подняли “папу”, отряхнули его от грязи, залепили пластырем ссадины, расправили складки на замявшемся костюме и усадили на место. Публика нервно переговаривалась. Музыканты с возбужденными лицами принялись вразнобой пиликать на инструментах, деморализованный дирижер никак не мог собрать оркестр в единое целое. Бабки, никогда такого не видавшие, хлопали в ладоши и смеялись как дети. “Жаль, что Машка не пошла, – подумала я, – ей бы это понравилось”. ГЛАВА 18

Ответить на это сообщение

Re: Жена моего мужа 2.

Автор: DUST (---.Moscow.dial.rol.ru) Дата:   18-04-06 21:26 Домашний адрес Медведевых узнала очень просто: позвонила в журнал “Педагогика” и прикинулась больной француженкой, желающей перенять потрясающий опыт излечения. Уехали педагоги из столицы не так далеко – в Болотово. Я добралась до городишки за полчаса. Тихий, сонный, провинциальный, только на вокзальной площади кипит какая‑то жизнь. Возле ларьков с нехитрым водочно‑сигаретно‑шоколадным ассортиментом толкались представители местного бомонда с пропитыми мордами, да собаки ссали на каждый угол, как полоумные. Улица Пролетарская начиналась прямо от перронов и тянулась, никуда не сворачивая, до выезда из Болотова. Дом номер тридцать шесть – темный, деревянный, со слегка покосившейся крышей – мрачно гляделся среди соседских зданий. Я толкнула противно скрипящую калитку, она с грохотом сорвалась с петель и я оказалась в довольно просторном и запущенном дворе. Слева виднелся нехитрый огород, чуть подальше лежала помойная куча и потихоньку дымилась вонючим дымком. На веревках сохли старенькое постельное белье и невероятное количество мужских, разорванных трусов. В избе пахло чем‑то кислым и неприятным. Я тут же вспомнила нашу "Милицейскую кашу". Неопрятного вида женщина, в сильно засаленном ситцевом платье, переливала в трехлитровую банку мутный самогон. Небольшая кухня вся заставлена немытой посудой и пустыми бутылками. Тут и там висели грязные тряпки, валялись совершенно не подходящие для кухни вещи: расчески, пустая бутылка из‑под шампуня и флакон одеколона “Гвоздика”. – Вам кого? – тупо посмотрев, спросила женщина. – Медведевы тут живут? – Михаил помер, – равнодушно сообщила тетка. – Анну можно позвать? – Я это, – буркнула женщина и со вздохом поставила самогон на табуретку. – Что угодно? – Журнал “Педагогика” признал вас победительницей конкурса “Моя семья”. Вот приз.. И я протянула женщине конверт с двумя долларами. Анна равнодушно взяла подношение, посмотрела в нутрь и процедила: – Чего это вы, то ругали, со свету сживали, теперь награждаете. Лучше б попросили у нашего начальства, что-б посуду принимали, два года не берут уже. – Совсем недавно работаю, – принялась я оправдываться, – в журнале вообще весь состав сменился. – И Парфенов? – оживилась женщина. – Да. – А что с ним, умер что-ли? – Точно, – решила я ее порадовать, приговаривая неизвестного мужика к смерти, – инфаркт, в одночасье убрался. Баба даже порозовела от радости и сразу стала необыкновенно любезной. Она обмахнула тряпкой облезлую, грязную табуретку и проворковала: – Садитесь, наверное, устали. Самогончика парного, не хотите? Свой, парной, из " коровки", ну из конфет таких. Я с радости, затрясла головой. Да, пожалуй, могу немного, вообще, я не пью ни под каким видом. Но щас, могу, конечно могу. Она подняла валявшийся на полу гранёный стакан, дунула в него и налила полный до краёв, мутного самогона. Я собралась духом и что-б не обидеть хозяйку, залпом, не нюхая, заглотила мутную, крепкую жидкость. Она протянула мне засохшую корку хлеба и спросила: "Ну как, торкнуло?" -- Да хорош, очень хорош, еле выговорила я. В башке тут-же закружилось. – Надо сфотографировать вас вместе с самогонным аппаратом, – быстро перевела я разговор на другую тему, доставая купленный по дороге “Полароид”, – и вам карточки оставлю. – Сейчас, проходите, – радушно проговорила Анна и распахнула дверь в жилую часть. Внутри изба казалась безразмерной. Комната метров тридцати была обставлена совершенно плохо. Три стены занимали стеллажи с макулатурой: пособия по истории, старые журналы, карты по географии, разная бумага, журналы по химии, ботанике… На огромном обеденном столе, горой высилась грязная посуда: шашки, шахматы, нарды, лото, домино, всё валялось на столе в перемешку. У окна, с буйно воняющей геранью, стоял совершенно невероятный в данной обстановке предмет – новенький компьютер. Аппарат был явно подключен к Интернету, потому что от него отходил тонкий белый шнур и подсоединялся к телефонной розетке. Медведевы оказались не такими простыми. Чего здесь не было, так это телевизора. Увидев моё изумление компом, Анна сказала: -- Очень нужная вещь, новые рецепты самогона и каналы сбыта, всё из него родимого. Анна пересекла комнату и, открыв дверь одной из спален, спросила: – Андрей, а где остальные? – Настя загарает в огороде, Симка ей песни поёт, а Павлик за пивом пошел. – Что же ты прохлаждаешься? За рыбкой-бы сходил, к пиву. Мальчик ничего не ответил. Мать велела ему позвать остальных, и через пять минут небольшая стайка чумазых, весёлых ребят столпилась в комнате. Старшей лет шестнадцать‑семнадцать, и ее застиранный сарафанчик туго обтягивал красивую девичью фигурку. Остальные одеты в трусишки. Ноги босые, волосы нечесаные, и шеи черные от грязи. Глаза у всех косые, понятно от чего. В этом доме явно предпочитали физической красоте душевную. Нащелкав, кое-как, фотографий и раздав детям часть снимков, я притворилась поддатой и недоумевающей: – А остальные где? Хочется про всех написать. Анна вздохнула: – У нас было восемь детей. Самый старший, к несчастью, неизлечимо заболел и умер. Следующий сын выучился на жестянщика и сейчас постоянно в отсидке. Дочь Вероника – шлюха. Бег без конца, вот и недосуг домой приезжать, Антон тоже все время работает, типа- торгует. Со мной только младшие. Я поглядела на худых, юнных алкоголиков, явно недоедающих, не закусывающих и вздохнув, спросила: – Дайте адреса старших. Анна замялась. Ей явно не хотелось признаваться журналистке, что отпрыски постарались забыть отчий дом. – Бесполезно, даже не ищите: кто в тюрьме, кто на панели. Просто напишите, что все дети удачно получили образование и стали полноценными членами общества. – И Вероника? – решила я до конца дожать педагогиню. – А что Вероника? – удивилась Анна. – Я не одобряю телевизор, мне кажется, что просмотр передач оглупляет детей, и у нас нет этого аппарата, но знаю, что она с большим успехом и много снимается. Каждому, как говорится, свое. Если дочь выбрала такой путь, значит, так тому и быть. Мы с отцом .свое дело сделали, дали им крылья, дальше пусть летают самостоятельно. Ага, и прямо на кладбище. Похоже, что эта чадолюбивая мамаша просто не знает ни о смерти старшей дочери, ни о судьбе сыновей. Ай да педагог! Не стану ничего рассказывать, пусть милиция сообщает о несчастье. Зря только ездила. Адреса Антона не узнала, придется искать в другом месте. Назад в Москву ехала чёрти-как, бошка болела от мутного пойла и пыталась справиться с грустными мыслями. Как странно! Раньше у меня никогда не было времени на, так скажем, воспитание детей. Каждая свободная минута посвящалась заработкам, иначе нам просто было не выжить: кушать хотели все, а добывающая единица только одна я. Порой прибредала домой только к одиннадцати вечера и, съев подсунутый Кешкой бутерброд, буквально падала в кровать. Мы редко ходили в театр, кино и цирк, практически никогда не играли в лото. Но когда несметное богатство упало на наши головы, я предложила Аркадию построить отдельный дом. Рядом, на одном участке, но свой. – Ты чего, – замахал руками сынок, – как это мы с Зайкой без вас окажемся! Анна же отдала детям все, что могла, и добилась противоположного результата. Может самогон во всём вниноват? Вспомнив о нём, меня передёрнуло. Философские раздумья прервал странный стучащий звук, “Запор” потащило в сторону. Кое‑как затормозив, я вышла из машины и обозрела задние колеса. Так и есть, прокол! И запаска имеется, и ' баллонные ключи в наличии, жаль только, что господь наградил меня этим самогоном. Открутить‑то гайки, может, и смогу, но проделать обратную процедуру… Вряд-ли. Голову крутило и вертело и нагнуться я не могла. Нужно было искать умельца. Дорога выглядела совершенно пустынной. Постояв под палящим солнцем, я заперла “Запор” и побрела к видневшемуся вдалеке трехэтажному белому зданию. Пыльная дорожка вилась между кучами мусора, жара стояла немыслимая, и я покрылась липкой серой пылью. Подойдя к дому поближе, я увидела вывеску: "Городская псих-больница”. Надо же, как здорово, сейчас умоюсь в местном туалете и найду какого‑нибудь дядю Васю. Сортир оказался на первом этаже. На двери болтался листок – “Нет воды ! Срать на улице”. Печально вздохнув, я пошла по длинному, воняющему хлоркой коридору. В коридоре – ни души. В полном одиночестве дотопала до отделения, на двери которого значилось: “Травматология для местных”. Толкнула ее ногой и ахнула. Узкий коридор забит койками. Проходов не было. Тут и там над кроватями вздымаются загипсованные руки и ноги. Нещадно вопили некоторые лежачие, пахло мочой, фекалиями, лекарствами и грязной шваброй, которая валялась прямо на койке у одного психа. А ведро было одето ему на голову, отчегоего вопли были в несколько раз истошнее и громче. Посреди этого кошмара, молоденькая сестричка, лежала на одной из коек и абсолютно спокойно читала толстенный любовный роман. – Посещения с двух часов, пошли вон, – недовольно буркнула девица, не поднимая глаз от книги. Покраснев, я достала кошелек и стала излагать суть. Проявив редкостное человеколюбие, медсестра, быстро пряча бумажку, побежала на поиски местного механика, велев мне: – Если кому станет плохо и будет орать, наденьте ему на голову ведро. Они его бояться как огня. Я оглядела набитый больными душный коридор. Обязательно, как только кто‑нибудь начнет умирать, одену ведро и велю подождать до возвращения медички. Хотя похоже, что смертельно больных тут нет, явственно наличествовали всего лишь поломанные конечности и больной разум. Только над одной кроватью не торчало никаких растяжек и не было видно никого загипсованного. Может, там вообще никого нет? Одеяло натянуто абсолютно ровно, словно под ним нет тела. Я подошла поближе. В постели лежала женщина. Худенькое, желтоватое, заострившееся личико, череп обмотан повязкой наподобие хоккейного шлема. Из слишком широкого выреза высовывается тонюсенькая шейка с жуткой темно‑синей полосой. “Самоубийца, – промелькнуло у меня в голове, – пыталась неудачно повеситься”. Женщина дышала совсем неслышно, если бы не медленно поднимавшееся одеяло, ни за что бы не приняла ее за живую. На спинке кровати виднелась табличка: "Неизвестная, не говорит, поступила 20 июня”. Голая нога несчастной свисала с койки. Наверное, неудобно лежать в такой позе. Я попробовала засунуть неожиданно тяжелую конечность под одеяло. Глаз наткнулся на большую родинку на колене. Коричневое пятно, размером примерно с небольшую мышь, покрывали густые черные волосы. "Надо бы сходить, удалить эту родинку, – зазвучал у меня в голове голос Жени Поляковой, – да боюсь, вот и живу с “мышью”. – Вам, что ли, колесо поменять? – раздался за спиной громкий голос. Мужик лет сорока, в грязном синем халате и драных кроссовках, сжимал в руке чемоданчик с инструментами. Но мне уже было не до него. Сунув спасителю ключи и велев подогнать “Запор” после починки к дверям больницы, я кинулась искать хоть какого‑нибудь врача. Гиппократы нашлись в ординаторской. Две бабы лет по пятьдесят пять и совсем молодой парень. Несмотря на жуткую жару, они жрали бисквитный торт с жирным кремом и пили. Кругом стояли бутылки, пустые и полные, открытые и початые. – Где вы взяли ту неизвестную, что лежит у окна? – спросила я. – Во‑первых, нах, здравствуйте, – сурово поставила меня на место, пьяная, толстая врачиха. – Прием, нах, родственников с четырех, – зло уведомила тощая. – Не видите, нах, люди заняты, – буркнул парень с набитым ртом, – ну и народ, нах, поесть, нах, не дадут. Ладно, сейчас запрыгаете, как блохи. Не обращая внимания на гневающихся эскулапов, я вытащила из кармана мобильный, потыкала для виду в кнопки и прокричала в гудевшую трубку: – Иван Иванович, присылай группу захвата, кажется, нашла Полякову, сейчас допрошу медиков, они в жопу пьяные. Парень пронес торт мимо рта, и я с удовлетворением увидела, как кремовая роза шлепнулась прямо на замусоленные брюки борца за спокойное выпивание чая. – Кто вы, нах, такая? – не сдавалась датая толстуха. – Майор Васильева из Московского управления по борьбе с организованной преступностью, – прояснила я‑ситуацию. – А теперь расскажите, кто, когда и откуда привез женщину. Тощенькая докторица развела руками: – Самим мало что известно. Несколько дней тому назад житель Болотова, Разумнов Виктор Сергеевич доставил в приемный покой абсолютно голую, сильно избитую женщину. Несчастную кто‑то сначала оглушил ударом по голове, потом душил, скорее всего капроновым шнуром. – Бывает такое, – вздохнул парень, – в книгах описано. Убийца затягивает на шее веревку, жертва обвисает, мышцы расслабляются, моча отходит, глаза открываются… Ну полная картина смерти. Негодяй и думает, что довел дело до конца, бросает тело. А через пару секунд дыхание восстанавливается, и человек оживает. Очень редко, но случается. Здесь, наверное, так и произошло. Еще хорошо, что парнишка порядочный попался: засунул бедолагу в “Жигули”, и к нам. Еле откачали, просто не жилица, до сих пор в себя не приходит. Как, говорите, ее зовут? Взяв координаты Разумнова, я вышла на улицу и сообщила родителям Поляковой, где искать дочь. Мать, рыдая, сказала, что они немедленно выезжают. По странному совпадению, добрый самаритянин Виктор Сергеевич жил в соседнем с Медведевыми дворе. Звать его по отчеству было явно преждевременно. Молодому рыжему парню на вид лет шестнадцать. Странно возгордившийся тем, что к нему приехал “оперативник” из самой Москвы, Витюша принялся живописать подробности. В тот день он, воспользовавшись тем, что родители отправились торговать на рынок мясом, взял “Жигули” старшего брата и поехал покрасоваться перед своей девчонкой в соседнюю деревню Костино. Путь туда лежал по довольно колдобистой проселочной дороге. Недавно прошедший дождь оставил непросыхающие глубокие лужи, и перед въездом в Костино Витька притормозил у озерца, что-бы перед свиданкой маленько отлить. На берегу, у самой воды лежала абсолютно голая девчонка. Витюша сначала испугался, подумав, что нашел труп, но тело внезапно слабо пошевелилось. Разумнов оказался добрым мальчишкой. Сначала он перевернул найденную на спину. Но лицо бедолаги было ему незнакомо. – Конечно, – рассудительно вещал юноша, – по‑хорошему, полагается сначала милицию вызвать да “Скорую помощь”, только до ближайшего телефона черт‑те сколько ехать. Опять же “Скорая” на весь город одна, пока еще доковыляет, а девке совсем плохо было. Лицо синее, дышит еле‑еле, с хрипом. Поднатужившись, Витя поднял девушку, кое‑как умостил на заднем сиденье и довез до больницы. Никакой награды за свой хороший поступок парень не поимел. Только попросился в сортир, в больнице, но ему сказали что воды нет, ссы мол на улице. Только старший брат накостылял ему по шее за измазанное кровью сиденье. – Не расстраивайся, – проговорила я, протягивая ему сто долларов, – обязательно расскажу ее родителям о твоей роли в этой истории, думаю, отблагодарят по‑царски. – И то верно, – оживился Разумнов, – я, считайте, ей жизнь спас. Так бы и померла на берегу, той дорогой редко ездят, предпочитают в объезд, по шоссе. Она уже совсем умирала, когда я подъехал, все какую‑то Яну вспоминала. – Что, что? – переспросила я. – Ну, когда в машину клал, так протяжно застонала и тихонько сказала: “Не надо, Яна, не убивай меня”. Домой добралась к пяти часам. В голове царила полная неразбериха. Кто пытался убить Женю? Неужели скромная и тихая Яна? За что? Не вернулась ли домой Соколова? Я набрала телефон Яны и долго слушала мерные гудки. Либо никого нет дома, либо отключили аппарат. В кабинете Бекас отчаянно сражался с учебником Розенталя. – Как правильно писать – “деревяный” или “деревянный”? – спросил он меня, – Оловянный, стеклянный, деревянный пишется с двумя “н”, – машинально ответила я. Бекас сосредоточенно заскрипел ручкой. Я пошла на кухню, взяла пива и села у окна. Хорошо‑то как! Ольга с близнецами ушла гулять, Аркадий в консультации, Маня муштрует Бекаса, а старухи куда‑то подевались. Из домашних рядом только собаки и кошки, но у них есть одно большое положительное качество – не умеют разговаривать. Потягивая ароматный напиток, я призадумалась. Итак, что удалось узнать? Пока ничего утешительного. Макс пристрелил Веронику, причем подло, во сне. Я‑то верю, что он ни при чем, но все улики против мужика. Ну надо же быть таким идиотом! Раз уж решил укокошить супружницу, так сделай все тихонечко, не болтай. Нет, всем сообщил, что желает пристрелить любимую, и пулемётом размахивал. Неужели так влюбился в эту таинственно исчезнувшую Яну, что потерял рассудок? Куда делся миллион долларов? Вечером получил, а днем арестовали за убийство. Ну не мог он успеть положить деньги в банк. Отдал любовнице или Семену? Ну это навряд ли, я. ни за что бы не доверила Сене даже двух рублей. С чего так озверела Аделаида? И почему мне показалось, что стреляла не она? Ведь хорошо видела в окошко лицо женщины. Туфли на каблуке и большого размера? Какая ерунда. Надела специально, чтобы оставить другие следы на полу. Вон какая хитрая, и перчатки натянула, не знала только, что я в туалете сижу! Может, на самом деле, все просто? Ника осточертела Максу, и он ее убил, а Сеня достал Аделаиду вечным кобелированием, вот тетка и съехала с катушек. Раду Ильиничну с Танечкой пристрелил грабитель, случайно вошедший в квартиру, на Женю напал насильник… Я вздохнула. Какая ересть. Нет, все, конечно, было не так. А как? ГЛАВА 19 Утром позвонила Александру Михайловичу. – Дашута, – обрадовался приятель, – что‑то давно не разговаривали. Все хочу заехать, да недосуг. Как там Пучик? -- Не Пучик, а Хучик ! – Толстеет, – заверила я полковника и спросила: – Скажи, а кому отдали тело Вероники Медведевой? – Просил же не лезть тебя в это дело! – в сердцах воскликнул Александр Михайлович. – Никуда и не лезу, – обиделась я, – просто была на свидании у Макса, он волнуется, что вполне естественно. – Если учесть, что он ее и пристрелил, то это выглядит весьма странно, – отрезал приятель. – Пока останки Медведевой у нас, кое‑что неясно. – Что? – Дашута, не собираешься летом в Тулу? – попробовал резко сменить тему полковник. – Нет, – огорчила я его, – кстати, еще не установили, кто убил тетю, Яны, Раду Ильиничну и соседку Таню? – Очень занят, – сообщил приятель, – давай созвонимся поздней. Ладно, но только не забывай, что в твоем отделе есть пятая колонна. Я соединилась с Женькой. Есть у меня одна вещичка, за обладание которой ненормальный собачник выложит все тайны. – Женюсик, – ласково запела я в трубку, – давно не звонишь, как вы там поживаете? – Говори, что тебе надо, да покороче, забот полон рот, не до тебя, – недовольно отреагировал эксперт. – Извини, не хотела отвлекать, есть одна штучка для йоркширов, из Рязани привезли, ну да ладно, потом как‑нибудь. И я повесила трубку. Интересно, сразу перезвонит или пойдет в другой кабинет? Звонок раздался примерно через пять секунд. Ага, значит, отправился туда, где никто не помешает от души поболтать. – Что ты там говорила про йоркшириц? – осведомился Женька. – Так, ерунда, работай спокойно, – издевалась я. – Ну говори же, – поторопил эксперт. – Видишь ли, в Рязани на прилавках специализированных магазинов появилась новинка. Особые витаминные капсулы, только для йоркширов. – Ну, – нетерпеливо вскрикнул Женюмюрка. – Даешь две штуки на прием, и через пять дней шерсть, на заднице, не путается, ни колтунов, ни комков. Эксперт, в потрясении, молчал. Понять его может только тот, кто каждый вечер, прижимая к дивану отчаянно отбивающуюся собаку, расчесывает спутанные лохмы, на заднице у пса. – Наверное, вредная для здоровья штука, – выдавил он наконец. – Да нет, – радостно бросила я, – там просто набор витаминов, вот уж не знаю, почему такой эффект наблюдается. – Здорово, – потрясение выронил приятель, – и ты мне их дашь? – Да, только скажи, нашли убийцу Рады Ильиничны Соколовой? Женюмюрка молчал, потом наконец выдавил: – Вот что, приезжай лучше сюда, ну не по телефону же нам балакать, да и средство это прихвати. Я повесила трубку и расхохоталась. Ну до чего легко управлять людьми, если знакома с их страстями! Однако перед отъездом надо выпить сто грамм, после вчерашнего. В столовой сидели старухи с довольными мордами и пили вино. Когда-же они все разъедуться ? Подумала я. – Ах, как мы чудесно погуляли вчера в лесу, – воскликнули они в один голос, – шашлык делали и собак с собой брали – Барнюшу и Снапика. Ну, конечно, Нинка без любимого пита никуда… Я налила себе водки и вздохнула. Сейчас бабка номер два озвучит обычную присказку. – Барни следует давать меньше жирной пищи, – завела бабуля, – он опять плохо посрал и испачкал весь зад. Знаем, знаем, “слишком жидко”. И тут зазвонил домашний телефон. Нинка схватила трубку. Улыбочки разом покинули ее пьяное, веселое лицо. Щеки запали, и нос странно вытянулся как у буратино. – Дорогой, любимый, – воскликнула она, – милый, как ты? Потом протянула мне трубку и прошептала: – Говорит, времени мало, просит тебя. Голос Макса прорывался сквозь шум и треск. – Дашута, здесь карантин по желтухе, к адвокату не пускают, на свидание тоже, пришли перчаток и воды побольше, сигарет не забудь, тут их совсем нет… Подкоп начали ковырять. Скоро за колючку выйдем... – Макс, – завопила я, как ненормальная, – где ты спрятал миллион долларов, полученный от Круглого? – Как где, – изумился экс‑супруг, – в сейфе на антресолях, спроси у мамы, она знает. – Макс, не ври, сволочь я там...! – закричала я, но из трубки уже неслись гудки. Римма Борисовна попивала вино и ничего не понимая, поглядывала на нас с большим удивлением. – Мой муж, – пытаясь удержать мелко дрожащую нижнюю губу, принялась объяснять Нинка, – уехал по делам в Америку, вот и звонит оттуда, правда, нечасто, очень дорого. – А, ну, ну, – протянула не поверившая ни одному ее слову Римма Борисовна, – понятно, только ведь Даша, кажется, говорила, что вещи ему в тюрьму повезет… – Пойду, пожалуй, переоденусь, – пробормотала Сручкина и вышла из столовой. Просто железная старуха, редкое самообладание. Но мне тоже следовало отправляться по делам. Женька сидел перед стаканом, в котором что-то лежало, сосредоточенно уставясь в него. – Принесла? – нервно осведомился он: – Узнал? – ответила я. – Ладно, давай витаминчики, – потребовал приятель. – Сначала стулья, потом деньги, – отреагировала я. – Вымогательница, – прошипел Женюмюрка, да меня полковник со свету сживет, если узнает. И он принялся выдавать служебные тайны. Перед подъездом Яны Соколовой стоят два ларька. В одном торгуют хлебом, молоком и всяческой выпечкой, в другом – газетами, табаком и разной мелочью. Продавцам отлично виден подъезд. К тому же они сами жильцы этого дома и великолепно знают всех соседей. Те частенько отовариваются у них. Газетчица даже завела общую тетрадь и чает кое‑кому товар в долг. Так вот, женщины уверяют, что Танечка каждый день ходила в магазин, покупала Раде Ильиничне просроченный кефир. А тут несколько суток не показывалась, не появлялась довольно долго и Яна. Но некоторое время тому назад студентка вошла в подъезд своего дома. Потом спустя минут двадцать вышла вместе с какой‑то девушкой. Они сели в машину и уехали. Больше Яна не возвращалась. В квартире нашли отпечатки пальцев только членов семьи и Танечки. Входную дверь не взламывали, а открыли ключом. Более того, уходя, убийца преспокойненько запер замок. Из дома ничего не пропало. Милиция объявила розыск студентки, но пока безрезультатно. Сложность заключается еще и в том, что в доме не нашли ни одной семейной фотографии. Выходило, что у Соколовых просто не было снимков. Рада Ильинична и Таня застрелены, другая близкая подруга Яны Женя Полякова стала жертвой‑разбойного нападения. Одногруппники посдавали экзамены и разъехались кто куда. Милиция располагала только двумя маловразумительными фотографиями девушки. Одна обнаружилась в паспортном столе, и Яне на ней около шестнадцати лет, другую дали в деканате мехмата, вынули из личного дела. Оба снимка черно‑белые, небольшие, и идентифицировать по ним Соколову крайне трудно. Тем не менее их раздали патрульным, велев глядеть в оба. Но Яна словно сквозь землю провалилась. В Раду Ильиничну и Танечку стреляли из пистолета “ТТ”. У тетки прострелена шея, потом сделан контрольный выстрел в голову. Тане попали почти в сердце и опять же произвели контрольный выстрел. Все. Больше не удалось узнать ничего. Сначала пытались искать убийцу среди знакомых Гаврилиной. Но Таня была малообщительной, на дискотеки, в рестораны и всевозможные студенческие тусовки не ходила. Любовника не имела, с лицами мужского пола знакомилась неохотно, бизнесом не занималась. Из подруг – только Яна Соколова. Рада Ильинична последние годы вообще не выходила из дома. За покупками ходили Яна и Танечка. Подышать женщина выходила на балкон. Из хороших знакомых у нее была лишь Амалия Генриховна Кляйн, соседка по старой квартире. Но Амалии пока нет в Москве, она уехала отдыхать в Турцию, что снимает с женщины всяческие подозрения. Срок путевки начинался с 10 июня, когда Гаврилина и Соколова были еще живы и здоровы. Оставив Женьку изучать вожделенные витамины, я вышла на улицу. Влажная, липкая жара моментально пробралась под кофточку, по спине потекло и намочило трусы. Ни малейшего порыва ветра, никакого движения воздуха. Я медленно пыхтя, покатила на Новослободскую улицу.. Откуда мне знакомы эти имя и фамилия – Амалия Генриховна Кляйн? Кого так звали? В Бутырской тюрьме гомонила привычная очередь. Позаглядывав в окошки, нашла знакомую Катерину. – Привет, – обрадовалась девушка и, захлопнув деревянную дверцу, тут же выскочила ко мне. – Ну вот, ушла, – недовольно протянула толстая тетка, сжимавшая в руках пакет с “раздетыми” карамельками. – Чего я, не человек, посрать отойти не могу, – вызверилась на бабу Катерина, – будешь ругаться, вообще не вернусь! – Ладно, ладно, прости уж, – испугалась несчастная. – Ну народ, – кипела тюремщица, – просто гидры вонючие, иди сюда. И она втолкнула меня в небольшую комнату с железными шкафчиками, скорее всего раздевалку. – Чего надо? – Перчатки и воду передать. Кстати, что еще приносят? – Ведро, таз, вентилятор, стиральный порошок, – принялась перечислять Катя, – одеяло, плед, постельное белье… Я призадумалась, целое хозяйство. Мне-бы Сручу лопату передать, как ни будь не заметно, подумала я. – Давай, – поторопила меня стражница, – топай в универмаг, купи большую сумку, китайскую. Все туда поклади да после трех подходи. Только дорогое не бери, а то отберут, и сигарет побольше. Блоков десять сунь хороших, которые твой курит, и две “Примы” прихвати, “стрелков” угощать. Ханку с дурью не ложь, с этим не пачкаюсь. – Что? – не поняла я. – Водку и наркоту не передаю, боюсь, – пояснила Катя. Следующие два часа носилась по магазинам, и в результате в “Запоре” оказались три неподъемные сумки. Купила лопату и положила на самый низ сумки. Катька только крякнула, поднимая одну из них. – Лады, – пробормотала тюремщица, роясь в содержимом, – только неразумный ты человек, ну на фиг ему там одеколон после бритья, ведь выпьет! – Он не алкоголик, – успокоила я девушку. – Значит, другие отнимут и выпьют, – радостно усмехнулась Катька. – А это чего? – Сотовый телефон. – Ну, – замотала головой деваха, – а потом попадется, начнут колошматить, сразу расскажет, кто принес. Я быстренько достала еще одну стодолларовую бумажку. Катя секунду поглядела на зеленую купюру и сунула трубку за пазуху. Молоток, гвозди и перочинный ножик нареканий не вызвали. До лопаты Катька не дорылась. – Хорошо заплачу тому, кто устроит мне свидание со Сручкиным, по возможности без стекла, с глазу на глаз, – объявила я. Катерина покачала головой: – Не, я только передачки. Минут через сорок женщина вернулась и протянула грязноватый тетрадный листок: “Все получил, спасибо. Макс”. Утирая со лба пот и пытаясь выгнать из носа чудовищный тюремный запах, я поехала на Горбушку. Ряды палаток уходили вдаль. Продавцы наперебой расхваливали товар. Но мне не были нужны ни “Титаник”, ни “Армагеддон”, ни “Два придурка”. Меня интересовала только порнография. Наконец набрела на палатки с искомой продукцией и принялась разглядывать продавцов. Вот этот, пожалуй, подойдет. Красномордый парень с бычьей шеей лениво потягивал из темной бутылки пиво. Взгляд его сонно пробежал по толпе. Я приблизилась к коробкам и принялась изучать ассортимент. Так, “Веселые каникулы”, “Монашки на отдыхе”, “Стальная машина”… – Прикольная штука, – щелкнул пальцем по “Монашкам” продавец, – только получил. Я скорчила рожу: – Небось ничего нового, тискают бедных баб по всем углам… – А ты чего хотела, – изумился парень, – картин платонической любви? Это не у меня. – Да нет, – продолжала я кривляться, – просто такое однообразие, все уже проглядела – и лесбиянок, и “голубых”, и зоофилов. Больше не цепляет. – Есть семейное порно, – сообщил продавец, – снято скрытой камерой, не какая‑нибудь там инсценировка, все вживую. – Фу, еще хуже. Бабы как на подбор старухи, у мужиков волосатые подмышки и брюхо до колен, стошнит глядеть. – Так чего тебе надо? – вызверился торговец. – Говорят, можно заказать кино по собственному сценарию, с малолетками, например, или садомазохизм. – Можно‑то можно, – вздохнул красномордый, – знаешь, сколько стоить будет? – Мне все равно, – безнадежно махнула я рукой, – лишь бы мужа завести. – “Виагру” купи, – усмехнулся торгаш, – дешевле станет. – Слушай, доктор, – решила я возмутиться, – без тебя знаю, что и кому купить. Не хочешь брать заказ, не надо, другого найду. – Уж и пошутить нельзя, – сразу дал задний ход собеседник, – подходи минут через десять. Я послушно пошла бродить по рынку. Солнце припекало немилосердно, между палатками шмыгали бойкие бабульки, продававшие воду и домашнюю выпечку. Купив у одной банку пива, я залпом выпила противную теплую жидкость и вернулась к порнухе. Около красномордого парня курил мужик в грязных джинсах и в разорванной майке. – Тебе, что ли, на заказ лента понадобилась? Я кивнула. – Сценарий твой или мой? Говори, что хочешь? – А снимает кто? – Я. – Мне говорили, у вас лучший мастер Антон Медведев. – Кто? – удивился “режиссер”. – Антон Медведев. – Не знаю такого, – процедил “кинематографист”, – много фамилий слышал, но такую в первый раз. Так будешь заказ делать? – Вот что, приеду сюда завтра, а ты порасспрашивай насчет Медведева. Если сведешь с ним, сделаю у тебя заказ. Парень подозрительно глянул на меня. – Нашла дурака, – сплюнул и ушел. Красномордый поглядел ему вслед и сообщил: – Чего встала? Иди, коли товар не нужен, покупай своему импотенту “Спящую красавицу”. Я приблизилась к нему вплотную и тихо прошипела: – А вот так разговаривать не надо, я из тебя все потроха выну, тебе хуже будет. – Ой, ой, ой, как испугала, – заржал толстомордый, – сейчас заплачу. Ну‑ка поглядим, кому хуже будет, – и он засвистел в два пальца. Словно из‑под земли возникли парни, одетые, несмотря на жуткую жару, в черные пальто. – Что случилось, Андрюшик? – спросил один. – Да вот тетка хулиганит, – пояснил торговец, – брать ничего не берет, ругается. Нехорошо усмехаясь, парни двинулись ко мне.. Я вытянула вперед руку с “охранной грамотой” Круглого и властно приказала: – Ну‑ка, сявки, ведите сюда бугра. Охранники притормозили, потом один почесал в затылке и исчез, другой встал на почтительном расстоянии. Пяти минут не прошло, как появился мужчина лет тридцати пяти с гадкими, пронырливыми глазами. В момент оценив кольцо, пришедший заулыбался, растягивая чуть ли не до ушей щелеобразный, чёрный рот. – Уж простите мальчиков – простые овчарки, тонкостям не обучены. – Просто безобразие, – сказала я, – пришла кинушку купить, так мало, что выбрать не из чего, еще и базар затеяли. – Ты зачем уважаемого человека обидел? – Спокойно спросил мужик толстомордого. – Не хотел, простите, кто ж знал, что она из ваших, – затрясся продавец, – думал, просто баба поприкалываться хочет. – Я тебе потом все объясню, – тихо сообщил старший, потом повернулся ко мне: – Пойдемте, покажу настоящий товар, а не макуху. – Мы двинулись между рядами к небольшому двухэтажному, деревянному сарайчику. На первом этаже оказался пыльный кабинетик со сломанным телевизором, старым видиком, разбитой кофеваркой и крохотным, грязненьким холодильничком. Мужик улыбнулся, демонстрируя гнилые зубы, достал мобильный и приказал: – Серый, тащи все, что есть. Только смотри, чтобы были первые копии. Потом повернулся ко мне и поинтересовался: – Водочки не желаете? Жара, как в Африке. Сглотнув ледяную, крепкую жидкость, я пошла напролом: – Очень надо найти Антона Медведева, снимающего порно. Мужик снова достал телефон. – Колька, живо сюда. Прибежавший Коля долго кусал губы. – Медведев, Медведев, кто ж такой? Не знаю. – Можете узнать? – попросила я. – Обязательно, – заверил Коля, – позвоните Анатолию Игоревичу завтра. Если только этот Медведев в Москве, из‑под земли достану. – Кланяйтесь Ивану Михайловичу, – сказал Анатолий Игоревич, протягивая мне визитку, – кассетки возьмите. И он протянул пакет. Я полезла за кошельком. Анатолий Игоревич рассмеялся: – Нет, нет, ну что вы! Я зашвырнула в “Запор” нужные мне фильмы и поехала домой. Хватит с меня, отдохну немного и переварю скудную информацию. Медведева никто не знает, может, и не снимает давно или вообще только один фильм сделал и забросил “искусство”. Интересно, почему милиция не нашла в квартире Соколовых фотографий? Хорошо помню, как Рада Ильинична достала из шкафчика на кухне толстый альбомчик и демонстрировала Яну во всевозможных видах. И откуда мне знакомо это имя – Амалия Генриховна Кляйн, слишком редкое, чтобы часто встречаться. "Запор” неохотно катился по шоссе. Из радиоприемника несся идиотски бодрый голос ди‑джея: – А сейчас наша несравненная Ада Кунцина расскажет о новинках. Тебе слово, Адочка! От неожиданности я со всего размаху нажала на тормоз. Сзади послышался громкий мат и звон. – Какая дура останавливается посередине дороги! – вопил потный мужик, сокрушенно разглядывая разбитую фару своих “Жигулей”. – Ну не кретинка… Он кричал, широко разевая рот, призывая на мою голову все несчастья из ящика Пандоры. Но я не слышала этого визга. Ада! Аделаида Генриховна Кляйн, жена Семена и его предполагаемая убийца. Интересно, в каких она отношениях с Амалией Генриховной Кляйн, закадычной подружкой убитой Рады Ильиничны Соколовой? Совершенно запутавшись в Ф.И.О. я вся вспотела. Мужик не перестовал орать и обзывать меня на чём свет стоит. Я с невинным, испуганным лицом, подошла к нему и со всего маху врезала ему в пах. От неожиданности и боли, мужик согнулся пополам, глаза унего вылезли из орбит, он упал на бок и стал кататься по асфальту и молча корчить рожи. Я прыгнула в Запор, нажала на газ и обдав его чёрным дымом, скрылась из виду. ГЛАВА 20

Ответить на это сообщение

Re: Жена моего мужа 2.

Автор: VFG (82.142.180.---) Дата:   19-04-06 10:23 Он и в огне не горит, и в воде не тонет :( Видно, некто уволенный из бригады Донцовой решил составить ей конкуренцию на собственном поприще. А мы тут при чем?

Ответить на это сообщение

Re: Жена моего мужа 2.

Автор: Грек (---.infonet.ee) Дата:   19-04-06 17:48 Уважаемый DUST. Вы решили нас заморить как тараканов? Может просто ссылку дадите?

Ответить на это сообщение

форумы  |  свернуть  |  начало  |  к началу

назад  |  вперед