Автор: Sergey
Дата: 24-10-02 16:38
А вот еще цитата (http://www.infoart.kharkiv.com/magazine/nlo/n36/kozl.htm):
"В историю языка Карл V вошел своим знаменитым афоризмом, воспроизводившимся с разными вариациями бесчисленным множеством авторов от Брантома и Опица до Свифта и Ломоносова. Согласно разысканиям Э. Бусеты (1937), первой печатной версией афоризма была версия Джироламо Фабрици Д’Аквапенденте в его книге “De locutione et eius instrumentis” (Падуя, 1601). Д’Аквапенденте приводит даже не одну, а две версии этого изречения:
Потому-то, насколько я знаю, Карл V говаривал: у германцев язык военный, у испанцев любовный, у итальянцев ораторский, у французов аристократический [nobilis]. А другой человек, сам по происхождению немец, сообщил, что этот же Карл V говаривал: если придется говорить с Богом, он будет говорить по- испански, так как испанский язык отличается вескостью [gravitas] и величавостью; если с друзьями, то по-итальянски, так как у итальянцев наречие свойское [familiaris]; если кого-то надо будет очаровать, то по-французски, так как их язык самый обольстительный; если же придется кому-то угрожать или говорить строго, то по-немецки, так как весь их язык угрожающий, строгий и злой [vehemens] (цит. по: Вейнрих 1985в, 190; пер. Г. М. Дашевского).
Именно вторая из процитированных версий стала общепринятой. Версия Ломоносова отличается от нее ненамного:
Карл пятый Римский Император говаривал, что Ишпанским языком с Богом, Францусским с друзьями, Немецким с неприятельми, Италиянским с женским полом говорить прилично (Ломоносов 1898, 9).
Мы не будем приводить всех известных вариантов этого изречения; любопытствующие могут найти некоторое их количество в комментарии Сухомлинова к Ломоносову или же в “Историческом и критическом словаре” Пьера Бейля (статья “Charles-Quint”). В целом же ситуация выглядит вполне символично: человек XVI века берет позднеантичную формулу “специализации языков”, но прилагает ее не к священным языкам, как Августин, а к языкам профанным. Перед нами культурная динамика в действии, наглядный пример процесса модернизации.
Заметим, что в принципе возможны два толкования этого афоризма. Можно усматривать в нем нейтрально-дескриптивную интенцию либо же интенцию тенденциозно-оценочную. Именно второе толкование было распространено в XVII веке: афоризм Карла V часто прочитывался как испанофильский (при том, что родным языком Карла был французский). “Утверждают, что особенно он ценил испанский язык”, — пишет Пьер Бейль (1734, 408 — 409). Как бы ни различались между собой версии этого изречения, за ними прослеживается некая устойчивая иерархия. Низшую ступень всегда занимает немецкий, на котором можно говорить в лучшем случае с врагом (если не исключительно с лошадью); средние ступени обычно занимают французский и итальянский, которые то и дело меняются местами (неясно, какой язык больше подходит для дружбы, а какой — для любви); но высшую ступень почти всегда занимает испанский, который служит для разговора с Богом, то есть для молитвы.
С этим испанофильством следует сопоставить один эпизод из биографии императора — единственный эпизод, который, по мнению Гаральда Вейнриха, может дать мотивировку для прикрепления этого бродячего афоризма к личности Карла V.
17 апреля 1536 года 36-летний Карл V произнес в Ватикане речь в присутствии папы римского. Помимо папы, речь Карла слушали многие сиятельные особы, в том числе два посланника французского короля Франциска I, многолетнего конкурента и противника Карла. В этот момент Франциск вел с Карлом очередную, третью по счету войну, на сей раз взяв в союзники турок. Речь Карла оказалась замечательна во многих отношениях. Император, только что одержавший победу в Тунисе над союзником Франциска Хайраддином Барбароссой (битва у Голетты, июль 1535), оплакал тех, кто стали заложниками войны между христианами, и призвал Франциска заключить мир. Если же мир для Франциска невозможен, то пусть лучше вожди противоборствующих сторон сойдутся лицом к лицу, чем губить свои народы в братоубийственной войне.
Будучи поняты буквально, эти слова означали вызов Карлом своего кузена Франциска на поединок. Огромную важность приобретало поэтому правильное понимание слов императора. Но дело осложнялось тем, что Карл произнес свою речь по-испански. Оба французских посланника сразу обратились к Карлу и, сославшись на слабое знание испанского языка, заявили, что не поняли его речь. К следующему дню Карл подготовил для них устный и письменный пересказ своей речи на итальянском. Однако до этого, если верить Брантому, услышав протест посланников, Карл с ходу ответил одному из них, епископу Маконскому: “Господин епископ, соблаговолите понять меня и не ждите от меня никаких иных слов, кроме испанских, ибо испанский язык столь благороден, что весь христианский мир должен выучить его и понимать его” (Вейнрих 1985в, 184 — 185).
Речевое поведение Карла в этом эпизоде интерпретируется по-разному: все испанские филологи (в том числе Менендес Пидаль) видят здесь проявление испанофильства, Вейнрих делает акцент на нежелании говорить по-французски. Но в любом случае выбор языка оказывается делом политическим. Язык — спутник власти."
|
|
